Бородинское поле
Шрифт:
Густав Гуттен не любил засиживаться в штабе, он
предпочитал управлять боем со своего НП, где кроме
адъютанта и ординарца - постоянных спутников полковника -
находились еще два солдата и ефрейтор.
До полудня полковник побывал в ротах первого и второго
батальонов, выслушивал доклады офицеров о готовности
сражаться до последней капли крови, в изумленных и таких
пытливо-пристальных взглядах солдат читал немые вопросы,
на которые
ним с прочувствованным напутствием:
– Солдаты! Нам выпала высокая честь нанести
решающий удар по коммунистам. Я верю, что как и на реке
Сер, так и здесь, у стен русской столицы, вы не дрогнете. Мы
снова покажем всему миру, на что способен... - он хотел
сказать "непобедимый", но, вспомнив отступающие полки
первого эшелона, опустил такое привычное, любимое им
слово, после некоторой паузы продолжал: - солдат великой
Германии. Мы выполним приказ фюрера и не отступим ни на
один сантиметр...
Ему хотелось говорить еще и еще возвышенные и
клятвенные слова, хотелось сказать о том, что вверенный ему
полк не допустит позора, но перед глазами так еще зримо
стояла картина бредущих без оружия, раненых и
обмороженных, морально подавленных солдат, и он решил,
что лишние слова могут снизить весомость сказанного.
Не заезжая в штаб, полковник прямо из второго
батальона направился на свой НП, расположенный на
косогоре менее чем в полукилометре от КП. Отсюда в этот
ясный морозный солнечный день далеко просматривался
правый фланг обороны полка - там находился сейчас первый
батальон, - хорошо был виден и передний край до самых
окопов первого эшелона, оставленных прошлой ночью
соседним полком и занятых русскими.
Полковник наводил окуляры стереотрубы именно на эти
окопы, старался рассмотреть того грозного и сильного
неприятеля, который опрокинул и обратил в бегство целый
полк. По его мнению, наступающие должны были иметь по
меньшей мере пятикратное численное превосходство. Но, как
ни всматривался полковник в занятые русскими окопы, не
находил там сколько-нибудь значительного оживления.
Отдельные позиции казались и вовсе пустыми, и это наводило
Густава Гуттена на злые и укоризненные мысли по адресу тех
своих собратьев по оружию, которые столь поспешно
отступили, не приняв боя совсем малочисленного неприятеля.
"Просто не разобрались ночью, поддались панике и бросили
позиции, позорно бежали", - думал полковник, а вслух сказал,
не отрывая глаз от стереотрубы:
–
небольшая горстка, головной отряд. Посмотрите, Август.
Адъютант смотрел в стереотрубу и находил, что
полковник прав: надо контратаковать.
Гуттен по телефону связался с командиром дивизии,
доложил обстановку и высказал свои соображения.
– Вы уверены, что ваша атака будет успешной? - с
нотками легкой иронии спросил командир дивизии.
– Абсолютно, господин генерал. Русские не успели
закрепиться, они измотаны ночным боем, обессилены, к тому
же их там немного. Судя по всему, меньше полка, - ответил
Гуттен.
– Ошибаетесь, полковник.
– В голосе командира дивизии
слышалось раздражение. - Вы плохо знаете обстановку.
Русские вклинились в наши боевые порядки на правом фланге
дивизии. Они пытаются сделать прорыв и выйти в район
Двориков.
Командир дивизии умолк, и Гуттен решил
воспользоваться паузой и убедить генерала в разумности
своего предложения.
– Наша атака вынудит русских, господин генерал,
отказаться от наступления на правом фланге дивизии. Я
атакую их двумя батальонами, и мои солдаты, господин
генерал, преисполнены наступательного духа. Я уверен в
успехе.
Настойчивость командира полка понравилась генералу, а
его предложение контратаковать здесь и этим самым сорвать
или хотя бы на время приостановить наступление советских
войск на правом фланге казалось соблазнительным, хотя
командир дивизии понимал все плюсы и минусы предложения
Гуттена. Его пугали минусы: а что, если контратака
захлебнется и русские на плечах Гуттена ворвутся на позиции
второго эшелона? Это грозит неминуемой катастрофой,
разгромом всей дивизии. Генерал все еще не хотел
согласиться с мыслью, что ночной разгром двух полков его
дивизии - это уже и есть если не полная катастрофа, то начало
ее. Удрученный и подавленный сдачей противнику позиций
первой линии, командир дивизии как утопающий за соломинку
готов был ухватиться за любое более или менее здравое
предложение. В то же время он боялся рисковать. А
разрешить Гуттену контратаковать - означало идти на такой
риск. В случае неудачи оставалось единственное - пустить
себе пулю в лоб. Но идея задержать наступление русских на
правом фланге дивизии контратакой здесь, на участке полка
Гуттена, была заманчивой, и генерал зло сказал в телефон: