Бородинское поле
Шрифт:
восторги. Ах, Аленка, тяжело тебе достанется в жизни с твоим
всем ветрам открытым характером. О таких говорят: душа
нараспашку". Мысли его прервал телефонный звонок. Генерал
был один в квартире, жена - Александра Васильевна - еще не
пришла с работы.
С письмом в руках генерал подошел к телефону.
Незнакомый и в то же время кого-то напоминающий голос
спрашивал Глеба Трофимовича.
– Я слушаю, - с некоторым любопытством
Макаров.
– Глеб Трофимович, говорит Брусничкин Леонид
Викторович. Помнишь такого?
Тон бывшего комиссара - приятельски веселый, свойский,
словно они расстались неделю назад. А ведь не виделись с
сорок седьмого, ровно двадцать лет.
– Здравствуйте, Леонид Викторович. Рад вас слышать, - с
обычной учтивостью ответил Макаров и тут же прибавил: -
Вспоминал вас последние дни, читая рукопись вашего
сочинения. Вы, очевидно, знаете, что издательство попросило
меня ознакомиться и дать отзыв о ваших мемуарах, если
можно так назвать ваш труд.
– Я рад, что именно в ваши руки попала моя рукопись, -
быстро проговорил Брусничкин, а Макаров решил про себя:
"Знал, что рукопись у меня. А возможно, и сам попросил
редактора направить мне".
– Предположим, радоваться особенно нечему, - как-то
само собой сорвалось у Макарова, твердо, но спокойно, и он
уже в сотый раз подосадовал на свою прямолинейность,
которую люди, плохо знавшие Глеба Трофимовича, иногда
принимали за резкость и даже бестактность. И чтобы как-то
смягчить сказанное, продолжал со сдержанным
великодушием: - Как раз сегодня закончил читать ваше
сочинение и вот собираюсь писать нечто вроде рецензии.
Он опасался, что Брусничкин сейчас же спросит его
мнение, но, должно быть, фраза "радоваться особенно
нечему" и сдержанный тон Макарова несколько охладили и
озадачили Леонида Викторовича, и он поспешно заговорил о
другом:
– Нам нужно встретиться, Глеб Трофимович. До того, как
вы напишете отзыв. И вообще - хочется повидаться. - И
предложил решительно и настойчиво: - Желательно бы не
откладывать. Например, сегодня. Как у вас со временем? Я бы
мог сейчас подъехать. Судя по номеру телефона, мы с вами
должны быть соседи. Во всяком случае в одном районе. Или
вы ко мне. Милости прошу - буду рад!
"Нет, уж лучше ты ко мне. Разговор не из приятных", -
подумал Макаров и переспросил:
– Именно сегодня?
– Да, очень желательно. Дело в том, что завтра я должен
уехать
очень хотелось встретиться с Макаровым сейчас, по горячим
следам, пока еще свежо в памяти впечатление от
прочитанного. Брусничкин знал, чего хотел, все взвесил и
продумал, он умел навязывать свою волю, свое мнение
другим. Свидание с бывшим комиссаром артполка именно
сегодня было нежелательным для Макарова, но неотложная
заграничная командировка казалась причиной более чем
веской, и Глеб Трофимович сдался. Сообщив свой адрес, он
только и сказал:
– Жду вас, Леонид Викторович.
Макаров сел на тахту, быстро дочитал письмо дочери и
задумался. Неожиданный звонок Брусничкина выводил из
равновесия и расстраивал его планы. Сегодня в конце дня
ждал своего сына Святослава, который только что возвратился
из Египта, где все еще дымились развалины так называемой
шестидневной войны.
Шел август 1967 года.
Глеб Трофимович еще не виделся с сыном после его
возвращения; ожидалось, что Святослав, как
непосредственный очевидец израильской агрессии, расскажет
много интересного и, главное, ответит на вопрос: почему
арабы, и в первую очередь Египет, потерпели поражение? На
встречу со Святославом Глеб Трофимович пригласил своего
друга, генерал-майора артиллерии Думчева. И вдруг откуда ни
возьмись этот Брусничкин. Хотя, в сущности, ничего
неожиданного не было: по просьбе издательства Макаров
рецензировал фронтовые воспоминания Брусничкина. Они так
и назывались - "В боях за столицу. Записки комиссара полка".
И то, что издательство обратилось к Глебу Трофимовичу за
отзывом, казалось совершенно понятным и естественным:
Макаров сам участник битвы за Москву, и притом участник
именно тех событий, о которых рассказывается в "Записках"
полкового комиссара, генерал, доктор военных наук,
профессор кафедры оперативного искусства военной
академии. Ему, как говорится, и карты в руки, но встреча с
Брусничкиным сегодня совсем некстати.
Человек прямой и принципиальный, как в большом, так и
в мелочах, Макаров должен сказать своему бывшему
однополчанину все, что он думает о его "Записках". А они
Макарову решительно не нравились. Их содержание Глеб
Трофимович определил одним словом: вранье. Приговор
суровый, жестокий, но справедливый.