Бородинское поле
Шрифт:
исподлобья.
– Если я не ошибаюсь, тебе, Митя, принадлежит и сама
идея этих зданий, - попросту обратился к Никулину Штучко. Он
был года на четыре старше Дмитрия Никаноровича,
творческие пути их часто перекрещивались. Это были очень
разные зодчие, и по характеру, и по стилю работы, с разными
взглядами и вкусами, что, однако, не мешало им уважительно
относиться друг к другу. Штучко среди архитекторов слыл
эрудитом. У него
кем построено то или иное здание. Он хорошо знает историю и
теорию архитектуры и градостроительства, следит за всеми
новшествами. Но в практике своей собственного лица не
имеет. Построенные по его проектам здания что-то или кого-то
напоминают. В сущности, он эпигон. И, как всякий эпигон,
страдает беспринципностью. У него на один и тот же проект
всегда несколько вариантов. Не пройдет один - он предлагает
другой, третий. Он готов учесть любое замечание, внести в
проект любое исправление, даже очевидно абсурдное.
– Это неверно, ты ошибаешься, Паша, - возразил
Никулин.
– Идея этих зданий принадлежит Сталину.
– Да будет тебе, Митя! Стал бы Сталин заниматься такой
мелочью, - вкрадчиво проговорил Штучко, разыгрывая
наивность и беспечность.
– Представь себе - занимался, потому что не считал
архитектуру Москвы мелочью.
– Себя хотел таким образом увековечить, - холодно
пробасил Орлов и презрительно усмехнулся. - Любил
собственные памятники!
– А кто их не любит?
– добродушно рассмеялся Думчев.
– Памятники - да, - задумчиво произнес Никулин.
– Эти
здания задумывались как памятники победы над фашизмом.
Строили их победители, строили сразу после победы. И они,
эти здания, должны были олицетворять пафос победителей,
величие, силу и красоту советского человека - воина и
строителя. В них вкладывались большие идеи, глубокое
содержание.
Он не терял контроля над собой. Мягкий, грудной голос
его звучал тихо, спокойно и уверенно. Непреклонный в своих
убеждениях, твердый и решительный, Дмитрий Никанорович
был чужд всякой конъюнктуре и никогда не шел на сделку со
своей совестью. Его сосредоточенное лицо, настойчивый,
упрямый взгляд выдавали человека сильной воли и твердого
характера. И за это даже его недруги и противники, не
разделявшие его идейных позиций и творческой манеры,
уважали его.
– А скажите, Дмитрий Никанорович, все эти здания
разные по форме и по своему назначению: жилые дома и
административные, - заговорил Думчев.
–
шпиль. Случайно это или тут была какая-то задумка?
– Видите ли, шпили со звездой придали зданиям
торжественность, нарядность. Ведь они, эти здания,
задумывались как маяки, каждый из которых должен был
группировать вокруг себя жилой массив... А потом, нужно было
сохранить архитектурный контур Москвы. Что его определяло
прежде, контур старой Москвы? Сорок сороков церквей, их
большей частью шатровые колокольни, купола. Они были
архитектурными вехами. Как вы знаете, многие из них исчезли.
Новые высотные здания как бы продолжали архитектурный
стиль... Дом, он не только кров для человека. Он несет и
воспитательные функции. Он накладывает на жильца свой
отпечаток. Происходит это незаметно, постепенно. Он как бы
несет эстафету будущим поколениям, несет рассказ о нас.
Ведь он долговечен. И это налагает на нас, архитекторов,
особую ответственность.
– Вот именно, - резко подхватил Глеб Трофимович. -
Поставили в центре Москвы, у самого Кремля, какую-то
нелепую коробку и назвали ее "Интурист", и все вокруг
вопиюще закричало. Она как дурное пятно, как вызов
прекрасному ансамблю Кремля и уже сформировавшемуся
центру. Плохой фильм можно не смотреть или, посмотрев раз,
плюнуть и забыть. Плохую музыку можно не слушать. А как
быть с уродливым зданием? Оно же как бельмо на глазу.
Почему вы позволили совершить такое безобразие?
– Я тут ни при чем. Я был против. Меня не послушали, -
сообщил Никулин и, казалось, погрузился в раздумье.
Пришла Ариадна, преувеличенно веселая, с огромным
красноголовым подосиновиком в руках, объявила:
– Здесь, возле калитки, нашла. Ну что вы сидите и
разговариваете о делах? Пошли б лучше в лес, грибов
сколько!
– У нас тут серьезный разговор, который и тебя касается,
– с едва скрытым раздражением сказал Брусничкин, ища
глазами Колю. Коля не появлялся.
– Меня? - с наигранным удивлением переспросила
Ариадна и подавила невольную улыбку.
– Ты за индустриальное строительство или против? -
преднамеренно примитивно и нелепо поставил вопрос
Брусничкин.
Ариадна сделала игриво-пренебрежительную мину и
повела бровью. Ее наспех накрашенные губы шевелились, но
вслух не произнесли слишком очевидного слова "глупо".
Брусничкин, хорошо знавший характер своей жены, решил не