Бородинское поле
Шрифт:
Поверьте мне.
Пришли Виктор с Беном, вместе, одновременно. Редкий
случай. "Возможно, случайно встретились у дома", - подумала
Нина Сергеевна, глядя на едва скрытую улыбку Виктора и
раздраженные жестокие глаза Бена: небось опять спорили и
ссорились. Вот тоже взаимоотношения! Возлюби ближнего, как
брата своего. А какая любовь между этими братьями,
родными, единокровными, но такими непохожими друг на друга
и совершенно чужими?
Виктор
всем, поцеловав мать, и спросил, где письмо.
– У Натальи, - ответила Нина Сергеевна, бросив взгляд
на дочь.
Виктор подошел к Наташе, молча взял у нее письмо и
удалился в свою комнату. Впрочем, так бы он поступил, даже
если б не было никакого письма. Он не терпел присутствия
Переса. С генералом у него произошла крупная ссора из-за
боевых наград, которые Виктор вместе с другими ветеранами
вьетнамской войны в мае семьдесят первого швырнул на
стену Капитолия. Перес считал такой поступок
непростительным кощунством, предательством, хамским
вызовом нации. С тех пор они не разговаривали. Нину
Сергеевну больно задело, обидело равнодушие к судьбе
внучки младшего сына - она думала, что Бен пойдет вслед за
Виктором читать письмо Флоры, а он сразу, с ходу, с первого
слова, заговорил о заседании Генеральной Ассамблеи:
– Ну, скажу я вам, мы докатились до точки, до
всенационального позора! - выпалил Бен, обведя всех
присутствующих гневно сверкающими глазами.
– Пожалуйста, выражайся поконкретнее - кто "мы"? - с
преувеличенной любезностью, за которой не очень тщательно
скрывалось раздражение, попросил Оскар. И Бен уловил
недовольство отца, прочитал в его глазах.
– Мы - это Америка, отец, и все мы, здесь
присутствующие. Мы допустили, чтоб в нашей стране в этом
международном балагане какие-то негры, арабы публично
оскорбляли, поучали нас, американцев.
– Ты был там?
– оживился генерал, сразу сообразив, о
чем говорил Бен.
– Как выступил Мойнихэн?
– Бесподобно, умно, убедительно. Но разве можно
порядочному джентльмену убедить этих самодовольных
баранов, дикарей, возомнивших себя дипломатами?
Наступила пауза. Патриция встала, видя, что начинаются
разговоры о политике, которых она терпеть не могла.
Поднялась и Нина Сергеевна, сказала сватье:
– Пойдем к Виктору, надо уговорить его поехать вместе с
Дэном.
– И все три женщины удалились.
А тем временем Бен рассказал, как проходили прения в
ООН. Его рассказ не на
впечатление. Слушая Бена, Дэн Флеминг молча посмеивался:
его это нисколько не трогало, для него один черт, что Мойнихэн
с Герцогом, что их оппоненты - негр с арабом.
Экзальтированный рассказ Бена его просто забавлял.
Флеминг-старший слушал Бена недоверчиво, зная, что тот
излагает прения в ООН с определенной тенденцией, посчитал
речь представителя Саудовской Аравии дерзкой, даже если
Мойнихэн и заслужил такой дерзости. Генри Флеминг хорошо
знал американского делегата в ООН и представлял развязный
и грубый тон его речи на Генеральной Ассамблее. И вообще не
Мойнихэну нужно было выступать от имени США по такому
деликатному вопросу, как сионизм, поскольку сам Мойнихэн
сионист. Грубая работа сионистского лобби конгресса США, его
вызывающая наглость коробили конгрессмена Флеминга, но
он сдерживал себя и не рисковал открыто даже перечить, не то
что вступать в сражение, понимая, чем это для него кончится.
Генри Флеминга возмущала дружная спайка органов массовой
информации США и то, с какой яростью эти органы бросались
на выручку "своих" в любой части света, даже если эти "свои"
были уличены в преступлении, и как они хранят гробовое
молчание, когда творятся несправедливость и насилие над
"посторонними". Конгрессмен Флеминг искренне возмущался,
когда Мао в годы "культурной революции" жестоко и позорно
расправлялся со своими ни в чем не повинными
соотечественниками. Но сионистская американская, да и
вообще западная пресса молчала, словно набрав в рот воды.
А когда Мао арестовал Израэля Энштейна, издававшего в
Китае иллюстрированный журнал "Чайна риконстрактс", нью-
йоркский "Ньюсуик" поспешил по этому поводу перед всем
миром пролить крокодиловы слезы. Но больше всего Генри
Флеминга возмущало поведение израильских властей на
оккупированных арабских землях. Для арабов там создан
настоящий ад апартеида с циничным и жестоким
издевательством. Флеминг считал, что израильтяне на
оккупированных территориях ведут себя более жестоко, чем в
свое время гитлеровцы. Он располагал неопровержимыми
доказательствами, фактами и документами, переданными ему,
как конгрессмену, представителями арабской общины в США.
Но он не хотел сейчас выкладывать их перед генералом
Пересом. Во-первых, потому, что практически это ничего не