Бородинское поле
Шрифт:
казалось, что самой серьезной опасностью для всего
батальона и лично для него, Андрея Ананьина, стал именно
этот танк, и если его не уничтожить, то погибнет весь батальон.
Мысль эта сделалась навязчивой, она заслоняла все другие,
мешала здраво подумать о том, что танк этот в Шевардино
сейчас не единственный, что есть и другие, которые тоже
встретят батальон огнем пушек и пулеметов.
Ананьин был доволен и даже рад, что остался
лучше, никто тебе не мешает, не навязывает тебе свою волю.
Действуешь как знаешь, как тебе совесть подсказывает и твой
воинский опыт. И сам за себя в ответе. Оступился, дал промах
– жизнью своей расплачивайся. Он осторожно вышел из-под
моста и, держа в правой руке гранату, в левой бутылку, на
локтях пополз по неглубокому кювету. Он двигался мягко,
расчетливо, прижимаясь к земле белым маскировочным
халатом, но снег все-таки шуршал под ним, и он опасался, что
его могут услышать и справа - часовой у избы, и слева - экипаж
в танке. Полз медленно, мешали халат и автомат, и каждый
метр давался с трудом, хотя ползти надо было всего метров
десять, чтобы оказаться на одной линии с танком. А когда он
был уже у цели и оставалось сделать бросок, услышал
недалекие голоса - разговаривали немцы, идущие от костра в
сторону танка, - возможно, шли в избу, что над оврагом
напротив колодца. Шли к колодцу за водой, гремя ведрами, и
Ананьин понял, что встречи с ними никак не избежать, и эта
встреча путала все его планы. Почувствовал явственно, как по
спине пробежали мурашки. Конечно, он может сразить их
очередью из автомата, но тогда едва ли выгорит дело с
танком. А солдаты все ближе к дороге. Их темные неуклюжие
силуэты четко рисуются на фоне мечущегося пламени костра.
Надо бы приготовить автомат, но Ананьин что-то медлит.
Солдаты подошли к танку, один грохнул пустым ведром по
броне, окликнул:
– Зигфрид!
Решение пришло мгновенно, и так же мгновенно, чуть
приподнявшись, Ананьин бросил гранату в корму танка и
прилег к земле. А как только прогремел взрыв, он подхватился
и, прыжком очутившись у танка, неистово ударил бутылкой по
развороченному взрывом радиатору. В азарте и волнении он
слишком близко, почти в упор, приблизился к танку и слишком
сильно ударил по нему бутылкой, так что она раскололась
вдребезги, а горящие осколки стекла разлетелись во все
стороны, как при взрыве гранаты. Упругое пламя охватило
танк, но от близкого расстояния часть брызг попала на
Ананьина.
демаскировало его. И хотя, как было условлено, Голубев
стрелял по часовому и по окнам избы из винтовки, огонь его
оказался малоэффективным, особого вреда немцам не
принес, потому что Голубев занял позицию на значительном
расстоянии от избы, да и видимость была неважнецкая - он
часто часового вообще терял из виду. Зато Ананьин оказался
довольно заметной мишенью для немцев. У самого колодца он
упал, раненный двумя пулями в ноги, но, разгоряченный, боли
сразу не почувствовал, навалился автоматом на бетонное
кольцо колодца и начал длинной очередью поливать избу, из
которой выбегали эсэсовцы. И не заметил, как разрядил весь
магазин, до последнего патрона. А запасного не было, не
хотел тащить лишний груз, идя в разведку. На него навалились
несколько фашистов, скрутили руки, били прикладами и
кулаками по голове до потери сознания. Очнулся в избе,
промокший до нитки, подумал: где же это он так искупался? Он
лежал на деревянном, залитом водой полу. За окном серел
рассвет, на столе, за которым сидел офицер СС, густо коптили
две плошки. Один солдат стоял у порога, расставив широко
ноги и скрестив на животе пудовые кулаки, другой, из унтеров,
сидел на деревянных полатях. Он был за переводчика.
Спросил на довольно чистом русском языке:
– Очнулся? Вот и хорошо. А теперь вставай, садись -
будем знакомиться.
Ананьин только сейчас почувствовал боль, понял, что
ноги его забинтованы. И еще понял, что жизнь его кончилась и
что надеяться ему не на что, и самым страстным его
желанием теперь было как-нибудь избежать мучений. Он знал,
что перед тем, как убить, его будут пытать, истязать, но он все
равно ничего им не скажет. Пытать будет, разумеется, тот
верзила, который своей грузной фигурой заслонил дверь. А
этот остролицый блондин с тонкими губами, сидящий за
столом и хищно уставившийся свинячими глазами на свою
жертву, - этот будет задавать вопросы. Вот бы улучить момент,
схитрить и внезапно вцепиться в его горло - зубами, руками, -
тогда он получит легкую смерть от пули. Надо попробовать.
Эта мысль начала настойчиво и стремительно овладевать им.
Переводчик поставил посреди комнаты табуретку, помог
Ананьину встать и усадил напротив офицера - сам сел на угол