Бородинское поле
Шрифт:
и матросам гвардейского экипажа. А фашистские пехотинцы
фотографировались на фоне огромного чугунного памятника в
виде креста, возвышающегося над старинной мортирой и
опущенным бронзовым флагом. Им не терпелось увековечить
себя на историческом поле русской славы, им было лестно
послать эти фотографии в Берлин как победные реляции. А с
колокольни бородинской церкви через речку Колочь тяжелый
пулемет немцев бил по памятникам
и второй конной батарее, между которыми размещался
наблюдательный пункт Полосухина.
Виктор Иванович видел, что железное кольцо вокруг
дивизии сжимается. Отряду ополченцев, занявшему оборону
на восточном берегу Колочи, севернее Бородино, приказал
держаться до последнего, а небольшой свой артрезерв
сорокапяток выдвинул в заросли кустарника на южный берег
речки Стонец. Его больше всего беспокоило положение отряда
ополченцев и мотоциклетного полка, на которых с тыла могли
в любую минуту наброситься танки. Но танкисты имели
строгий приказ: не задерживаться и не топтаться на окопах, не
терять времени, а идти вперед, напролом, устремляться к
Можайску - последнему, как считали немцы, опорному пункту
перед Москвой. Они, конечно, знали, где находится штаб пятой
армии и командный пункт Лелюшенко. Немецкие танки,
двинувшись по шоссе из Горок на Татариново и угодив под
фланкирующий огонь сорокапяток с южного берега реки
Стонец, сразу же повернули на северо-восток. Этот маневр
видел Полосухин со своего НП и тут же позвонил командарму,
чтобы предупредить его об опасности, ну и, конечно, попросить
помощи: над отрядом добровольцев по-прежнему висела
угроза танковой атаки с тыла.
– Всеми силами держите оборону южного берега реки
Стонец и восточного берега Колочи, распорядился командарм.
– Контратакуйте в направлении Бородино и Горок. Пусть
пример батальона Щербакова послужит вам уроком. Все,
комдив, действуйте!
Положив трубку, встревоженный Лелюшенко вызвал
командира 20-й танковой бригады полковника Орленко.
– Тимофей Семенович, пришел твой час. Фашистские
танки идут сюда, на КП. Немедленно контратакуй!
"Пример батальона Щербакова послужит уроком", -
звенели в ушах Полосухина слова командарма. В них звучали
и приказ, и упрек одновременно. Комдив понимал, что урок
уроком, но ситуация у Щербакова под Шевардино
складывалась несколько иная, чем сейчас здесь. Там наша
пехота при поддержке танков, артиллерии и "катюш" атаковала
вражескую
и Горках, были немецкие танки и прорвавшиеся вслед за ними
на бронетранспортерах автоматчики. А Полосухин не имел под
рукой резерва, который можно было бы бросить по тонкому
льду рек Стонец и Колочь на Бородино и Горки. Больше того,
Виктор Иванович еще не знал, что батальон Щербакова под
напором десятикратно превосходящих сил противника снова
вынужден был оставить только что занятое Фомкино и что у
Шевардинского редута сейчас идет ожесточенное сражение
батареи Николая Нечаева с тридцатью фашистскими танками.
Ему доложат потом, как орудийный расчет сержанта Алексея
Русских подбил пять танков, а когда упал на лафет смертельно
раненный командир орудия и из всего расчета в живых
оставался только наводчик Федор Чихман, Шевардинский
редут продолжал яростно огрызаться прицельным огнем.
Танки были уже рядом: три из них шли в лобовую, напролом,
другие обтекали редут слева и справа, устремившись вперед -
на Семеновское и Багратионовы флеши - с целью выскочить
на станцию Бородино, а оттуда одним махом достичь
Можайска, замкнуть кольцо вокруг пятой армии и похоронить
ее на Бородинском поле. Три танка, стреляя из пушек и
пулеметов по кургану, где у единственного уцелевшего орудия
оставался единственный живой наводчик, шли на штурм,
казалось, неуязвимого бессмертного редута. Федор Чихман
сам подносил снаряды, сам заряжал, сам наводил пушку и сам
себе подавал сокращенную, неуставную, команду:
– По фашистскому гаду, бронебойным, огонь!
И после выстрела уже не три, а два танка продолжали
зловеще ползти к редуту. Потом снова выстрел - теперь почти
в упор, - и черный дым из стальной утробы потянулся в
морозное небо упругими клубами. Но тот, третий, последний,
танк на минуту остановился и тоже саданул ответным
снарядом по орудию. Как будто электрическим током пронзило
Федора Чихмана, но он удержался на ногах, схватившись
левой рукой за щит. В первый миг он ничего не понял, даже
боли не ощутил - он просто видел, как уже к самому подножию
холма приближался последний, третий, танк, медленно
поднимая тупорылую пушку, и на ней, на этой пушке, готовой
вновь плюнуть снарядом, сосредоточилось все внимание
Федора Чихмана. Надо было опередить врага, выстрелить