Божественная комедия
Шрифт:
«Божественная Комедия»— поэма о самом Данте, «дантеида» и в то же время поэма о человеке, который, нисходя и восходя по ступеням вселенной, очищается и приобретает совершенное познание. Неумолимая справедливость должна восторжествовать, воздавая всем по заслугам, вне зависимости от высокого или низкого положения грешников на земле. Она сбрасывает короны королей и тиары первосвященников. Данте встал на защиту высшей справедливости против всех и за всех. Эта его позиция была не средневековой, а возрожденческой: индивидуально судящий человек ниспровергал ветхую феодальную иерархию и ополчался против новой купеческой олигархии. Папы низвергались в адскую бездну, короли покаянно склонялись перед судящим, городские тираны скрежетали зубами в огненных реках Ада. Такой полноты ощущения личности, такой гордой независимости еще не было в литературах новых европейских народов.
Ад в представлении Данте находится в северной части земного
Ад имеет форму перевернутой воронки, направленной к центру земного шара, т. е. к центру мироздания. Он разделен на девять кругов, в каждом из которых казнятся грешники, причем более тяжкие размещены ниже от поверхности земли. За адскою рекою Ахероном, через которую античный Харон перевозит души, в первом круге Ада находится Лимб, где в мерцающем полумраке-полусвете пребывают души праведников, поэтов и героев древности. Там Данте был принят в общество Гомера, Овидия, Горация, Лукана и Вергилия. Впервые поэт, пишущий на народном языке, поставил себя наряду с греко-римскими классиками. Мысль о том, что следует не бояться достигнуть и превзойти древность, — идеал Возрождения, мы впервые встречаем в «Божественной Комедии». Через Ад Данте ведет Вергилий, которого Данте любил больше всех других поэтов, от которого он воспринял «прекрасный стиль» и поэтическое искусство. По многосмыслию, свойственному Данте, Вергилий также — пророк всемирного государства, предвозвестник христианства и символ высшего просвещенного разума.
Во втором, третьем, четвертом и пятом кругах Ада находятся сладострастники, обжоры, скупцы и расточители, гневные. Их отделяет от более тяжких грешников каменная и огненная стена града Дита, которая украшена головой Медузы и защищается от всяческого вторжения фуриями и дьяволами. Перед этим препятствием колеблется Вергилий, но над адскими безднами появляется небесный вестник, и перед его волей раскрываются внутренние ворота преисподней (напомним, что в «Пире» Данте идентифицировал ангелов с идеями Платона).
В двух следующих кругах (шестом и седьмом) пребывают ересиархи и насильники над естеством. Когда поэты подходят к обрыву — границе седьмого круга, они видят, как на краю бездны мелькают гербы патрицианских родов, занимавшихся ростовщичеством: синий лев на желтом поле гвельфов Джанфилиаццы, белая гусыня на красном поле гибеллинов Уббриаки, голубая свинья на белом поле падуанцев Скровиньи. Данте и Вергилий спускаются вниз на спине Гериона, дракона с человечьей головой, увенчанной короной, олицетворяющего величайший из грехов — обман. Восьмой круг (песни XVIII–XXX) состоит из десяти рвов (Злых Щелей). Там подвергаются наказаниям соблазнители, льстецы, торговцы церковными должностями, прорицатели, лицемеры, воры, мздоимцы, лукавые советники, зачинщики раздоров. Миновав Злые Щели, Данте и Вергилий приближаются к новой бездне — колодцу гигантов, некогда взбунтовавшихся против Юпитера и осадивших небо. Дно колодца — ледяное озеро Коцит. Гигант Антей осторожно переносит поэтов на своей огромной ладони и опускает их на льдистую поверхность Коцита. Там вмерзли в вечный лед предавшие родных, отечество, единомышленников, своих гостей и своих благодетелей.
Мы были там — мне страшно этих строк,— Где тени в недрах ледяного слоя Сквозят глубоко, как в стекле сучок.Само распределение казней указывает на то, что Данте наиболее легкими пороками считал те, которые происходили от невоздержанности, как сладострастие, обжорство, гнев, и самыми тяжкими — обман и предательство. В невоздержанных еще бушуют страсти, им свойственны человеческие чувства, они находятся в состоянии вечного движения. Гневные, погруженные в Стигийское болото, еще не совсем утратили человечий облик. В граде Дите грешники лежат в каменных гробах, но восстают и прорекают будущее, сохранив всю страстность живых. Античные кентавры терзают обитателей верхних кругов; они превращаются в деревья, источающие кровь, шествуют под вечным огненным дождем, но способны мыслью переноситься в прошлое, рассказывать о своей земной судьбе, произносить инвективы. В самой нижней из адских бездн нет ни огня, ни движения, все оледенело под ветром, порожденным шестью крыльями Люцифера, превратилось в безжизненную материю, где тускло брезжит сознанье. Над вечной мерзлотой звучит лишь голос мести, вечный, безнадежный — голос графа Уголино, терзающего зубами голову архиепископа Руджиери, уморившего голодом его детей. На дне
Дантов Люцифер не нравился Шатобриану и другим романтикам. Действительно, в нем нет ничего общего с гордым Сатаной Мильтона, с философствующим Мефистофелем Гете, с непокорным Демоном Лермонтова. Люцифер в «Божественной Комедии» бунтовщик, безнадежно проигравший свое дело. Он стал частью космического целого, подчинен вышним, непререкаемым законам.
Круги дантова Ада населены итальянцами, особенно флорентийцами. В начале XXVI песни поэт восклицает:
Гордись, Фьоренца, долей величавой! Ты над землей и морем бьешь крылом, И самый Ад твоей наполнен славой!Если мы пойдем от верхнего круга Ада к нижнему, по стопам Вергилия и Данте, среди героев и героинь преисподней мы найдем во втором круге Франческу да Римини, которую вместе с ее возлюбленным Паоло уносит вихрь страстей; Фаринату дельи Уберти и Кавальканте деи Кавальканти (отца поэта) — в шестом круге среди ересиархов и эпикурейцев; несчастного Пьера делла Винья, канцлера императора Фридриха II, покончившего жизнь самоубийством, в седьмом круге, среди насильников над естеством, и там же — мудрого и легкомысленного учителя Данте Брунетто Латини. Поэтам приходится спуститься довольно глубоко, чтобы наткнуться на папу Николая III, торчащего из адской ямы третьего рва восьмого круга вверх ногами. Николай III Орсини, обогативший своих родственников, не видя спустившегося в Ад, принимает Данте за папу Бонифация VIII, пришедшего раньше времени его сменить. Неумолимой иронией звучат стихи: «Как Бонифаций… ты здесь уже, ты здесь уже так рано…».
Еще ниже, но в том же круге, где казнятся грешные папы, Данте вступит в пререкания с Ванни Фуччи из Пистойи. Поэт был знаком с Ванни в молодые годы, во времена гвельфских войн против гибеллинов. Ванни, «любивший жить по-скотски», ограбил церковь и попал в седьмой ров, где нашли свое место воры. В ярости он показывает кукиши самому творцу мира. Змея оплетает и душит его. Звучит немилосердный стих:
С тех самых пор и стал я другом змей.Внутри двурогого движущегося пламени в восьмом рве восьмого круга Данте слышит голос уже не своего современника, а голос иной эпохи. В пламени заключен дух Улисса. Данте всматривается в темноту с вершины моста, нагнувшись так, что упал бы вниз, если бы судорожно не вцепился рукой в каменную плиту. В страстном желании узнать тайну, приподнять завесу запретного, Данте походит на самого Улисса. Этот герой древности в представлении Данте сначала «зачинщик преступлений» — так заклеймил его Вергилий в «Энеиде» (II, 164). Но как только Улисс начинает говорить, он предстает как трагический борец против всемогущего рока.
Улисс одержим бесконечной жаждой знания, победившей в его душе любовь к ближним и к родной стране. «Как Улисс, — пишет Бруно Нарди, — Данте был принужден странствовать от одних людей к другим, показывая против желания своего раны, нанесенные ему фортуной; он поистине чувствовал себя «кораблем без руля и без ветрил», которого уносит в различные гавани и устья рек и бросает на скалы сухой ветер, порожденный горькой бедностью («Пир», I, III, 4–5), так что Данте мог сказать о самом себе: «Мы, которым весь мир — родина, как воды моря — рыбам» («О народном красноречии», I, VI, 3). И он разделял страсть Улисса «изведать мира дальний кругозор и все, чем дурны люди и достойны», а также был убежден в том, «что знание является предельным совершенством нашей души и в нем заключено наибольшее блаженство» («Пир», I, I, 1). В своем роковом путешествии через загробное царство… он встречал и Полифема, и Сирену, и Цирцею, и всех чудовищ человеческого скотства, над которыми он восторжествовал с помощью Вергилия, игравшего в дантовом путешествии ту же роль, что Минерва в странствованиях Одиссея» [1817] .
1817
В. Nardi. La tragedia d'Ulisse. В кн.: «Dante е la cultura medievale». Bari, 1949, p. 153–165.