Божественная комедия

Алигьери Данте

₁₃₀

Внутри, окрашенные в тот же цвет, Явил мне как бы наши очертанья; И взор мой жадно был к нему воздет. [1809]

₁₃₃

Как геометр, напрягший все старанья, Чтобы измерить круг, [1810] схватить умом Искомого не может основанья,

₁₃₆

1809

Смысл: «Во втором из кругов, казавшемся отражением первого (и символизирующем

бога-сына), я различил очертания человеческого лица (наши очертанья)».

1810

Чтобы измерить круг — то есть чтобы решить задачу квадратуры круга.

Таков был я при новом диве том: Хотел постичь, как сочетаны были Лицо и круг в слиянии своем;

₁₃₉

Но собственных мне было мало крылий; И тут в мой разум грянул блеск с высот, Неся свершенье всех его усилий.

₁₄₂

Здесь изнемог высокий духа взлет; Но страсть и волю мне уже стремила, Как если колесу дан ровный ход,

₁₄₅

Любовь, что движет солнце и светила [1811] . [1812]

Комментарии

На знаменитой фреске Доменико ди Микелино во флорентийском соборе Санта Мария Новелла Данте, увенчанный лаврами, в алой тоге, стоит перед городскими воротами Флоренции. В левой руке — сияющая лучами раскрытая книга. В книге записана история его странствований по трем царствам потустороннего мира. Правой рукой он указывает флорентийцам на широко открытые ворота Ада. На фоне, вдали — гора Чистилища; над нею небесные сферы, исполненные музыкой светил.

1811

Светила — см. прим. А., XXXIV, 139.

1812

Здесь изнемог высокий духа взлет… — Достигнув наивысшего духовного напряжения, Данте перестает что-либо видеть. Но после пережитого им озарения его страсть и воля (сердце и разум) в своем стремлении навсегда подчинены тому ритму, в котором божественная Любовь движет мироздание.

Чтобы создать эти миры, которые были едва намечены в немощных произведениях средневековой литературы — хождениях, легендах, миры, неясные даже для теологов, ронявших немногие скупые слова о том, что будет с душами, покинувшими земные пределы, необходима была фантазия, равной которой не знала Европа со времен Гомера. Воображение Данте поистине превзошло и восточный вымысел автора «Книги лестницы», где рассказывается о запредельных путешествиях Магомета, и «Видение апостола Павла».

Вернее всего было бы сравнить «Божественную Комедию» с «Одиссеей», которая повествует о похождениях героя в царствах людей, чудовищ и богов. Данте должен был преодолеть «нищету фантазии» своих предшественников — не только поэтов, но и пророков. Но фантазия его была неотделима от расчета.

Поэма делится на три части: «Ад», «Чистилище» и «Рай». Данте назвал свое произведение «Комедия». Потом поэму стали называть «Песнопением Данте» или «Терцинами Данте». Начиная от Боккаччо, к заглавию «Комедия» стал прибавляться эпитет «божественная». Под этим названием она и появилась в Венеции в 1555 г. В каждой части 33 песни, не считая вступительной песни «Ада». Таким образом в «Божественной Комедии» сто песен, т. е. квадрат 10 — совершенного числа в поэзии Данте. В поэме 14233 стиха: в «Аде» — 4720, в «Чистилище» — 4755, в «Рае» — 4758, т. е. в каждой части почти одинаковое число стихов. Число стихов в каждой песне колеблется от 115 до 160. Каждая часть (кантика) кончается словом stella (светило, звезда). Данте стремился к гармонии пропорций, у него все предвидено. Великий поэт назвал самого себя геометром. Созерцая совершенный круговорот мироздания, он говорит:

Как геометр, напрягший все старанья, Чтобы измерить круг, схватить умом Искомого не может основанья, Таков был я при новом диве том… («Рай», XXXIII, 133–136)

В мировой поэзии Данте — самый совершенный архитектор. Пушкин писал: «Есть высшая смелость: смелость изобретения, создания,

где план обширный объемлется творческой мыслью — такова смелость Шекспира, Данте, Мильтона, Гете в «Фаусте»…» [1813] В другом месте Пушкин заметил: «Единый план «Ада» есть уже плод высокого гения». [1814] Де Санктис настаивал на том, что «Божественная Комедия» представляет наибольшее единство, которое человеческий разум мог когда-либо постигнуть, что автор «Божественной Комедии» создал поэтический мир, управляемый своими законами.

1813

А.С. Пушкин. Собр. соч., т. 11. М., Изд-во АН СССР, 1949. стр. 61.

1814

Там же, стр. 221.

Рассматривать поэму Данте как некий «теологически-социально-моральный роман» вслед за Кроче и его учениками, означало бы обузить великое произведение, идеалистически ограничить его. Было бы также неправильно создавать из отдельных наиболее удачных эпизодов в «Божественной Комедии» некую кунсткамеру эстетических фрагментов. Де Санктис и Бенедетто Кроче написали замечательные страницы о Франческе да Римини, Уголино, Манфреде и других известнейших персонажах бессмертного творения Данте, однако не пожелали заметить целеустремленности великого поэта — от преддверия Ада к Эмпирею. Данте писал не для эстетов, а для жаждущих правды не только на небе, но и на земле, для пораженных беззаконием и насилием.

В одном из его сонетов, возникшем в годы изгнания, читаем:

Залит проклятым ядом целый свет; Молчит, объятый страхом, люд смиренный, Но ты. любви огонь, небесный свет, Вели восстать безвинно убиенным, Подъемли Правду, без которой нет И быть не может мира во вселенной. (Сонет 49. Пер. Е. Солоновича)

Никогда ни один человек не отчаивался так глубоко, как Данте. И ни один поэт в мире с такой силой не стремился преодолеть это отчаяние. Дело шло о неблагополучии всей мировой системы. Он должен был оправдать и гармонизировать вселенную, придать смысл историческим событиям, которые могли бы показаться чудовищными.

Данте назвал свое произведение «Комедией» сообразно с риторикой своего времени. Трагедией являлось бы произведение высокого стиля, написанное по-латыни. «Комедия» соответствует «среднему стилю». В сущности Данте не остановился в своей поэме перед смешением всех стилей. Это смешение вызывало ужас и негодование у классицистов XVII и XVIII вв., отвергавших также «крайности» Шекспира. Дантовский Ад смердит. Грешники распространяют зловоние и начесывают себе коросту; все это описывается с подробностями, которые напоминают французских натуралистов XIX в. Данте можно назвать критическим реалистом в тех многочисленных местах «Божественной Комедии», где его герои, вспоминая земную жизнь, исторические события, произносят инвективы против Флоренции и Италии, против пап, королей и городских тиранов. Вспомним слова Энгельса о том, что Данте был поэтом тенденциозным [1815] , наиболее полным выразителем своей эпохи [1816] .

1815

«Отец трагедии Эсхил и отец комедии Аристофан были оба ярко выраженными тенденциозными поэтами, точно так же и Данте и Сервантес…» Ф. Энгельс — Минне Каутской. 26 ноября 1855 г. Собр. соч., т. 36, М., 1964, стр. 331–334.

1816

«Теперь, как и в 1300 г., наступает новая историческая эра. Даст ли нам Италия нового Данте, который запечатлеет час рождения этой новой пролетарской эры?» К. Маркс, Ф. Энгельс. Предисловие к итальянскому изданию «Манифеста Коммунистической партии» 1893 года. Собр. соч., т. 22. М., 1962, с. 381–382.

В аллегориях Данте — трех зверей в диком лесу у входа в Ад, в Герионе, на плечах которого Данте и Вергилий спускаются из огненных кругов в ледяное средоточие Ада, в Мательде, танцующей на вечнозеленых лугах Земного Рая, в страшных образах Гиганта и Блудницы отражены иногда психологические, иногда исторические сущности. Эти образы возбуждают фантазию, они вовсе не холодны и абстрактны, как полагал Кроче. Три зверя, преградившие путь Данте в начале поэмы, обычно толкуются как сладострастие, обман, но также как олигархия (пантера), как гордость, насилие или тирания (лев), как стяжательство или мирская власть римской церкви (волчица); однако в душе не посвященного в историю Италии читателя сразу же, еще без осознания многосмыслия образов рождается страх, смущение и растерянность перед некими враждебными силами. Так же еще до того, как мы узнаем, что гигант и блудница, появляющиеся в Земном Раю, — аллегорические образы алчного французского короля и погрязшей в стяжательстве церкви, мы воспринимаем их как грубых нарушителей гармонии Эдема, как злые силы, мешающие счастью человечества.