Бросок Венеры
Шрифт:
Хриза и Триогнион вышли. Я остался один на один с женщиной, лежавшей на высоком ложе.
Глава десятая
– Та молодёжь, что резвится в реке, принадлежит мне. Мои рабы – носильщики паланкина и телохранители. Здесь, в садах, я позволяю им носить набедренные повязки, ведь, захоти я увидеть их голыми, это можно сделать когда угодно. Кроме того, так мне легче подбирать себе других мужчин. Всякий молодой римлянин знает, что ему позволено купаться на моём участке берега Тибра, когда он пожелает – при условии, что он делает
Я смотрел на эту женщину, мысленно прикидывая её возраст. Известно было, что она примерно на пять лет старше своего брата Публия Клодия – то есть сейчас ей было сорок, плюс-минус год или два. Трудно было сказать, обращает ли она сама внимание на свой возраст. Впрочем, годы скорее красили её, чем наоборот. Кожа Клодии намного превосходила красотой кожу любой другой сорокалетней женщины: цвета былой розы, гладкая, нежная, хотя, подумал я, возможно, сказывается действие света, пробивающегося через шёлк шатра. Её тёмные блестящие волосы, подчиняясь волшебству гребней и булавок, образовывали целый лабиринт локонов и завитков. Они обрамляли её лоб, подчёркивали форму скул и гордую линию носа – крупного, но не чрезмерно. Великолепные губы были яркими настолько, что возникало сомнение, насколько эта яркость естественна.
В её блестящих глазах скользили блики – синие, жёлтые, но в основном изумрудно-зелёные, поскольку поверхность Тибра была именно такова. Я уже слышал о необыкновенных глазах Клодии – впрочем, кто о них не слышал?
– Посмотри, у них гусиная кожа! – она смеялась. – Удивительно, как они вообще могут быть в воде. В это время года река ещё очень холодная, как бы ярко ни светило солнце. Смотри, как увяла их мужественность – зрелище жалкое, но и забавное. Но заметь: никто из них не дрожит. Не хотят, чтобы я видела их дрожащими – славные, храбрые, глупые мальчики, - она вновь рассмеялась.
Клодия откинулась на груду подушек и подобрала ноги. От шеи до пят её покрывала длинная стола жёлтого шёлка, перехваченная поясами под грудью и на талии. Только руки были полностью обнажены. Впрочем, никто бы не назвал наряд Клодии скромным. Ткань столы была столь тонка и прозрачна, что я не мог определить, где кончается блестящая ткань (на неё тоже падали блики от речной поверхности) и начинается живая плоть. Никогда прежде мне не доводилось видеть нарядов, подобных этому. Это, вероятно, отразилось на моём лице – Клодия снова засмеялась, но на этот раз она глядела не на юношей в воде, а на меня.
– Тебе это нравится? – она, испытующе глядя на меня, провела ладонью по своему бедру и вниз, к согнутому колену. Шёлк под её рукой шёл волнами, как вода. – Всё это доставлено с Коса, от тамошнего торговца шелками. Вряд ли у какой-нибудь другой римлянки есть подобное платье. А если и есть, то вряд ли ей хватит смелости носить подобную одежду на людях. – Она слегка улыбнулась и дотронулась до серебряного
Я, кашлянув, обернулся через плечо. Молодёжь в реке затеяла перебрасывать кожаный мяч, но все они как один время от времени поглядывали в сторону шатра. Неудивительно, что в первый же тёплый день года они все сбежались к реке, подумал я. Они пришли посмотреть на неё точно так же, как и она – на них. Я снова кашлянул.
– У тебя пересохло в горле? Ты ведь шёл сюда пешком от самого Палатина? – казалось, её по-настоящему занимал этот вопрос, словно бы пройти по улице какое-то расстояние было подвигом, за которым ей приходилось наблюдать (хотя бы за тем, как его совершают её собственные носильщики), но который она сама никогда не совершала.
– Бедный, ты, наверное, хочешь пить. Смотри, Хриза, прежде чем уйти, оставила чаши для нас. Вон в том глиняном кувшине – холодная вода, а в серебряном – фалернское. Я другого не пью.
Посуда стояла на маленьком столике рядом с ложем. Никакого сиденья не было и в помине. Похоже, здесь все гости должны были стоять.
Во рту у меня и в самом деле пересохло, и не только из-за жары. В чаше Клодии уже было вино, а свою я наполнил водой и с наслаждением выпил. Потом наполнил снова.
– Ты не будешь пить вино? – она казалась разочарованной.
– Пожалуй, нет. Человеку моего возраста не стоит пить вино после того, как он побывал на жаре, - если оно и не повредит моему пищеварению, думал я, то уж точно пагубно скажется на моей способности здраво мыслить, да ещё в такой компании. Как станет действовать на меня прозрачное платье Клодии после чаши крепкого фалернского? А после второй?
– Как пожелаешь, - хозяйка пожала плечами. По шёлку, как по воде, пробежала волна.
Я допил вторую чашу воды и решил, что, пожалуй, достаточно.
– У тебя, как я понимаю, была причина послать за мной галлуса?
– Да, была. – Она оторвала свой пристальный взгляд от меня и перевела его на юношей в воде. Я видел, что её глаза следили за мелькавшим в воздухе мячом, но лицо оставалось равнодушным.
– Тригонион сказал мне, что это как-то связано с Дионом.
Она кивнула.
– Вероятно, мне следует опустить полог шатра, - сказал я.
– И что тогда подумают эти парни в реке? – Её, кажется, забавляла сама мысль о возможном скандале, равно как и моё нараставшее смущение.
– Если нам нужно чьё-то присутствие, можно позвать обратно твою служанку.
– А оно нам нужно? – теперь в её взгляде сквозило огорчение. – Вряд ли Хриза годилась бы для этого.
Тогда – Тригониона.
Она громко смеялась, потом собралась что-то сказать – и умолкла.
– Извини меня, - сказала Клодия. – Если я разговариваю по делу с привлекательным мужчиной, то люблю сперва поддразнить его. Это моя маленькая слабость, и мои друзья давно научились не обращать на неё внимания. Надеюсь, что и ты, Гордиан, не станешь её замечать – теперь, когда я призналась тебе в этом.