Бросок Венеры

Сейлор Стивен

– Никто.

– Но раз у Диона было такое выражение лица – значит, он видел нападение и чувствовал удары… Почему же он не кричал?

– Не знаю. Знаю только, что я никакого крика не слышал.

– А его раны ты разглядел?

– Да, и очень хорошо. Я позднее помогал его раздевать, когда могильщики пришли за телом.

– Сколько было ран?

– Пожалуй, шесть или семь, может, больше. И все в груди, неподалёку друг от друга.

– Насколько неподалёку?

Он свёл вместе кисти своих рук:

– Все – в пределах двух ладоней.

–

А ведь Дион не лежал спокойно, пока его убивали. Человек испуган, в панике, да ещё спросонья. Вот первый удар – он кричит. И сопротивляется, уворачивается от нового удара…

– Возможно, его схватили за руки и заткнули рот.

– И сколько человек потребовалось бы для этого?

– В комнате был совершенный разгром. Там могла поработать целая толпа.

– Могло быть и так. А кровь, я полагаю, была повсюду – и на стенах, и на полу?

Филон нахмурил брови:

– Нет, не так.

– А его ночная туника, должно быть, вся была пропитана кровью.

– Около ран – да.

– Но не…

– Филон! Я-то думал, ты провожаешь Гордиана к выходу, - в дальнем конце атриума появился Копоний и встал, скрестив руки на груди.

– Да-да, господин!

– Мне нужно было кое о чём спросить Филона, - объяснил я. – Одна маленькая деталь…

– Всего хорошего, Гордиан!

Я вздохнул.

– Всего хорошего, Тит Копоний.

Бельбон ждал меня за дверью, сидя на солнце. Вместе с ним мы отправились в неторопливую прогулку по улицам Палатина, вдыхая запахи готовящейся пищи и слушая шум, который доносился с Форума. Я шёл, не разбирая дороги. Мне нужно было подумать.

В личности Диона обнаружилась новая сторона, о которой я прежде не догадывался. Это всерьёз выбило меня из колеи. Теперь в моём уме практически полностью восстановилась хронология последних дней и часов его жизни. Кровавое пиршество в его спальне представлялось мне вполне ясно – оставалось только понять, кто же в ту роковую ночь проник в его комнату. И всё же я не мог отделаться от мысли, что в этой истории присутствует нечто совершенно неправильное.

Глава четырнадцатая

– Эта девушка играет очень важную роль. То есть я в этом полностью не уверен, но у меня есть основания полагать так.

– Что за девушка? – спросил Экон.

– Та рабыня, Зотика. Они с Дионом…

– Важную роль? – удивился Экон. – Но какую же? Будь она в спальне в момент убийства, то, конечно, была бы ценным свидетелем – хотя я сомневаюсь, что убийцы сохранили бы ей жизнь. Разве только она была их сообщницей – но тогда бы им и ставни ломать не пришлось. И всё равно они, скорее всего, убили бы Зотику, чтобы она их уж точно не выдала. Впрочем, всё это не имеет смысла – ведь мы знаем, что, когда Дион погиб, девушки в комнате не было.

– И всё же…

Устав от ходьбы и размышлений, я зашёл домой перекусить – в то самое время, когда Экон с семьёй навестили нас. Женщины и дети отправились в сад, а мы с Эконом сидели в атриуме,

греясь в солнечных лучах. Я рассказал ему всё, что узнал в ходе визитов к Лукцею и Копонию.

– Мне очень не нравится, что в это дело вмешался Цицерон, - заметил Экон. Он сокрушённо покачал головой. – Только представь себе: Цицерон берётся защищать Целия после всех дрязг между ними!

– Слишком велики ставки, - пояснил я. – Обвинения серьёзны настолько, что даже такой нахал, как Целий, побежит за защитой к своему старому наставнику. Я уверен, что в обмен на это Цицерон взял с него обещание быть хорошим мальчиком и вести себя тише воды, ниже травы. Да, для Цицерона это и в самом деле крупная удача.

– И если Цицерону удастся снять его с крючка – у Целия вновь появится возможность предать своего учителя, - сделал вывод Экон.

Я рассмеялся.

– Именно так! Эти двое, на мой взгляд, стоят друг друга.

– И всё же Цицерон в качестве защитника – это плохо, очень плохо. Даже если ты, папа, найдёшь веские улики против Целия…

– Цицерон, вероятно, сумеет напустить тумана и найдёт способ подтолкнуть судей к оправдательному приговору. Да, мне в голову тоже приходила эта мысль. Мы оба работали на Цицерона, и знаем, каким он может быть беспринципным – и при этом убедительным. Не очень-то приятно находиться на той стороне, против которой Цицерон.

Экон закрыл глаза и прислонился к колонне, подставляя лицо солнечным лучам.

– Но по-настоящему дурная весть – это кухонные рабы Лукцея, отправленные на пиценскую шахту. Если жена Лукцея права, то эти двое знают самое важное. Раз уж они были подкуплены, чтобы отравить пищу Диона, то должны знать, на кого работали – или, по крайней мере, знать достаточно, чтобы дать нужную подсказку. Они – именно то звено в цепи, которое так тебе необходимо. Но они далеко, в Пицене. И что бы они ни знали – сомневаюсь, чтобы Лукцей позволил им давать показания.

– Да, это существенная проблема. Но я полагаю, что при должном старании кто-нибудь мог бы отыскать этих рабов в Пицене и переговорить с ними. Пусть они по закону и не могут свидетельствовать – но они бы привели нас к тому, кто может.

Экон приоткрыл глаз и искоса поглядел на меня:

– На ближайшие дни у меня никаких дел нет, папа. И я никогда не прочь прогуляться за пределы Рима. Только скажи.

Я улыбнулся и кивнул.

– Да, пожалуй. Это должно быть нашим следующим шагом. Но я всё не перестаю думать о девушке…

– О девушке?

– Та рабыня, Зотика. Мне необходимо поговорить с ней. Она может кое-что знать.

– Что ты имеешь в виду? – Экон пристально глядел на меня, щурясь на солнце. – Скажи мне, папа. Ты хочешь поговорить с Зотикой об убийстве – о котором она, скорее всего, ничего не знает? Или тебе интересно знать, что же такое вытворял с ней Дион?

– Экон!

– Если бы она тебя заверила, что Дион обращался с ней не так жестоко, как ты думаешь – ты бы успокоился?

Я вздохнул: