Будешь моей

Романова Наталия

Спасибо всем учителям, которые вложили в меня знания. Спасибо отряду СОБР, который пришёл на выручку. Спасибо маме с папой…

Гип-гип, ура!

Все по очереди выходили на сцену, где зачитывали имена, получали дипломы под аплодисменты, слушали добрые пожелания Антонины Михайловны, которая нашла чуткое слово для каждого выпускника, и уходили.

Наконец подошла моя очередь. Я нервно сглотнула, потёрла ставшие потными ладони, оглянулась, невольно ища взглядом Олега. Его не могло быть, я понимала это, знала, но

всё-таки настолько хотела видеть, что глаза сами собой искали знакомый силуэт.

Ну же, ну! Пусть мне повезёт!

На сцену вышел директор колледжа, потом глава администрации города, который взял слово, и не просто, а от имени губернатора области. Благодарил педагогический состав, который воспитал и обучил. Следом вышел грузный мужчина в погонах, держа в руках грамоту, разразился торжественной речью, в конце которой громко произнёс моё имя, приглашая жестом.

Пришлось встать, выйти на сцену, получить грамоту под торжественную музыку, которая быстро стихла. Ко мне подошёл репортёр, знакомый по сотни сюжетов по центральному каналу, начал дружелюбно задавать вопросы, деликатно выводя на нужные ответы.

Сама не заметала, как из полуобморочной амёбы я превратилась в подобие человека. Сумела внятно выразить пару мыслей, поблагодарить, пожелать. С облегчением выдохнула, когда съёмки прекратились.

Вокруг продолжали сновать люди, фотографировались со мной, как с музейным экспонатом. Мэр почти панибратски обнимал меня, обещая всевозможные блага лично для меня и для колледжа, конечно, который, как мы помним, воспитал и обучил. Мужчина в форме гнусавил про молодое поколение, которое нужно поощрять, поощрять и ещё раз поощрять. Педагогический состав во главе с директором выстроился в ряд, спеша сфотографироваться с высокими гостями, попасть в кадр центрального телевидения.

Я же, уличив минуту, поспешила прочь со сцены, устав от творящейся вакханалии.

Я всего лишь испугалась принять роды, наговорила с три короба, спрятала ребёнка, а раздули-то, раздули…

Нашли героиню! Действительно, так поступил бы каждый.

У ступенек врезалась в высокую мужскую фигуру. Застыла каменным изваянием, словно меня пригвоздили к полу.

Огромные мурашки с колкими ледяными лапами мучительно медленно поползли по телу, горло сдавило удавкой, не позволяя выдохнуть.

В ужасе я распахнула глаза, всё ещё надеясь на то, что увиденное – мираж.

– Папа?

– Поздравляю, героиня, – глухо произнёс в ответ папа. – Насладилась? – прошелестел он, окинув взглядом происходящее на сцене, посмотрел на грамоту в моей руке и диплом о получении образования. – Пойдём, – отдал он распоряжение.

– Тина? – подскочила ко мне обеспокоенная Зоя, волоча за собой Стаса, которому инстинкт самосохранения не изменил, потому он хоть вяло, но сопротивлялся.

– Подружка твоя? – осведомился отец, мазнул взглядом по Зое.

Остался

не слишком доволен увиденным. Иначе и быть не могло. Яркий макияж, распахнутый пиджак, открытая линия декольте, которую подчёркивал массивный золотой кулон, лёжа прямо в ложбинке между грудей.

Зоя уставилась на моего отца, как на редкую диковинку. Откровенно говоря, нашлось бы на что посмотреть даже мне, знавшей его с рождения, жившей какое-то время бок о бок.

Высокий, массивный, как дуб-исполин, с огромными ладонями-лопатами, загорелым лицом от частого нахождения на улице, с хмурым взглядом исподлобья, широкой, окладистой бородой.

Белая выглаженная рубашка, брюки с идеальными стрелками и начищенные до блеска ботинки смотрелись на нём отчаянно чужеродно, как кривая картинка фотошопа.

Голова отдельно, тело отдельно.

– Зоя, – представила я Зою, – Стас… – показала на замершего перепуганным сурикатом соседа. Благоразумно опустила информацию, что он парень Зои. – Наш одногруппник.

– Очень приятно, – пробасил отец. – Лука Тихонович, – представился, воздержавшись от рукопожатий. – Попрощайся с друзьями. Спешим мы, – велел он, отойдя в сторону.

Отходи – не отходи, не заметить моего отца невозможно. Дело даже не во впечатляющей внешности, дело в ауре, грозовой атмосфере, которая неминуемо повисала вокруг его персоны.

– Он не опасен? Тебе ничего не угрожает? – затараторила Зоя, схватив меня за руку. – Если что, мы со Стасом отвлечём, а ты прямиком ко мне беги, – закопошилась в сумочке, отыскивая ключи от своей квартиры. – Здесь не знаю, в нашем городе есть шелтер для женщин, подвергшихся домашнему насилию… Ничего не бери, главное – себя спасай. Папа приехал на машине, мы тебя вывезем. Есть специальные программы для таких, как ты, – горячо шептала подруга.

Стас в это время пятился к выходу, всем видом показывая, что никого он отвлекать не собирается. Своя голова дороже моей.

– Не опасен, – качнула я головой, сказав не всю правду.

Физически отец ни разу не поднял на меня руку, не повысил голос ни единого раза. Всегда хватало взгляда, чтобы все поступали так, как он считает нужным, правильным.

Я не исключение…

На самом деле отец всегда был моей безусловной защитой. Фундаментом моего существования, мировоззрения, глыбой, горой.

Вот только у горы есть одно неприятное качество – её не сдвинуть.

И эта стена могла сделать кое-что похуже, чем ударить или наорать.

– Правда, Зой, всё хорошо, – улыбнулась я, надеясь, что выгляжу вполне убедительно. – Просто я не ожидала. Сама понимаешь, – выразительно посмотрела на подругу, та нахмурилась, но кивнула, будто понимала. Не всё, всего не расскажешь, но того, что знала, должно хватить на хоть какое-то понимание, надеялась я. – Пойду.

– Я на связи! – горячо обняла меня Зоя.