Будешь моей

Романова Наталия

Может, права поговорка, стерпится – слюбится? Не на пустом же месте она возникла… Народная мудрость не ошибается.

– Ты не бойся, не обижу, – продолжил тем временем Митрофан. – Лука Тихонович говорил, что ты в программу хочешь попасть… докторскую какую-то.

– Хочу, – снова выдавила я, нахмурившись. – «Земский доктор» называется. Квартиру дают или деньги на съём, единовременное пособие…

– Съездим на следующей неделе, разузнаем вместе. Если понравится тебе, я не против переезда. Деньги на новое жильё у меня есть, что там предложить-то могут, – небрежно махнул он рукой. – Здесь можно продать, там построить… – продолжил рассуждать

Митрофан. – Сестру ты хотела забрать? Не возражаю, пусть с нами живёт. У меня трое ребятишек, ты знаешь. Если ты моих примешь, то и я Ангелину приму. Общие пойдут. В доме, где детей много – счастье. Я всех прокормить, в люди вывести смогу. Прибыльное ремесло в руках.

– Расскажи… те о детях? – чуть заикаясь, попросила я.

– Расскажу, только называй меня на «ты». Неловко как-то… выкаешь, будто я старый совсем или важный какой, – мягко улыбнулся Митрофан, внимательно глядя на меня.

– Расскажи, – поправилась я.

– Старшей семь в сентябре будет, в школу в этом году пойдёт. Василиса. Послушная, помощница моя первая, если по дому что надо, всегда сделает. Роману пять исполнилось – вот он хулиган, дня не проходит, чтобы не набедокурил, не влез куда-нибудь, – улыбнулся Митрофан. – Ругаю, конечно, наказываю, только мальчишка и есть мальчишка, что с него возьмёшь, – усмехнулся по-доброму. – Сестра говорит, лупить надо, от жопы до головы самый короткий путь, а я гляну на ту «жопу», что там бить-то? – Показал на свою широкую, увесистую ладонь. – Младшему год недавно справили, что про него рассказывать? Ест, спит, ходить начал… шкодничает. Вовчик. Владимир. Ты не бойся, Иустина, я не собираюсь полностью на тебя детей повесить, помогать во всём буду. Я, знаешь, всему научился… – с небольшим надрывом, который постарался скрыть, сказал Митрофан.

– Познакомишь? – попросила я.

– Обязательно познакомлю, – кивнул Митрофан.

Мы пошли вдоль берега по плохо протоптанной тропинке, здесь мало кто ходил, иногда рыбаки – знакомые отца – причаливали у деревянного пирса напротив нашего дома, выгружали улов.

Солнце неумолимо опускалось в воду, окрашивая тёмную гладь в ярко-оранжевый, почти огненный цвет.

Такой же был, когда я поехала с Олегом на озеро, и он целовал меня на фоне заката, обещая так много, не исполнив в итоге ничего.

Хотя… ничего он не обещал. Сама выдумала, как идиотка.

Не «как», самая настоящая идиотка. Ещё считала, что умнее Зои. Ей Стас обещал, у неё были причины верить, а у меня… что было у меня? Секс, суши, шампанское, кальян?

Ни слова о любви, о будущем.

Самой-то не противно от себя, Иустина? Теперь Иустина. Побыла Тиной, достаточно, за всё в жизни приходится платить.

Твоё настоящее будущее идёт рядом. С ощутимой любовью рассказывает о своих детях, интересуется твоими планами, в расчёт их берёт, готов жизнь свою менять ради этого. Гелю согласен взять. Нет никаких сомнений, всё исполнит, что обещает.

Потому что такие мужчины слов на ветер не бросают, некогда им лясы точить, глазами стрелять, они делом занимаются. Жизнь у них одна, честная, без двойного дна, лицемерия, лжи.

Так хотелось думать, верить в это хотелось.

– В гости позвать тебя хочу, послезавтра, как раз пост закончится, – спокойно сказал Митрофан. – Посмотришь, как я живу, может, поменять что захочешь. Если и вступим в программу, – про себя я отметила, что он сказал во множественном числе «вступим», будто уже разделял со мной мою жизнь, трудности, взлёты и падения,

брал на себя сложные решения, – всё равно первое время там жить будем. Ремонт какой захочешь или ещё что, до осени сделаю, – пообещал он твёрдо.

– Не знаю, отпустит ли отец, – буркнула я.

Раньше меня не отпускали, не то что к парням в гости, об этом речи быть не могло, к девушкам. Только в семьи нашего согласия, чтобы на меня посмотрели, я кого-то приглядела, обязательно под присмотром взрослых. Те из зоны видимости молодых не упускали, ни ребят, ни девочек. Всех строго блюли, без оглядки и исключений.

– Чего ж не отпустит? – улыбнулся Митрофан. – Сашу к Ефиму не отпустит. И у Ефима родители не поймут, если отпустит. Всё по правилам быть должно, по традициям. А мне кто указ? – пожал он плечами. – Никакой крамолы в том, чтобы нам познакомиться ближе, не вижу. Хозяйке дом понравиться должен, к детям приглядеться надо, им к тебе… На следующей неделе думаю тебя с сестрой в райцентр взять, в парк. Бывала Ангелина в парке?

– Нет, – покачала я головой.

Праздность – грех.

Веселье отвлекает от молитвы.

– Свожу, – уверенно ответил Митрофан.

– Не грех разве? – пытливо посмотрела я жениха.

– Она ребёнок, какой для неё в веселье грех? Детям в этом мире жить, он не только из поста, молитвы и труда состоит, но и из соблазнов. Если взрослые не покажут, не научат бороться, зло от добра отличать, то не успеет выпорхнуть из родительского дома, таких грехов нахватается, что до конца дней не отмолить будет. В изоляции жить не получится, значит, нужно узнавать, что за пределами своего согласия происходит. Аккуратно, чтобы лишнего не увидеть, но узнавать. Иначе беда…

Вскоре окончательно стемнело, на небе медленно проступали звёзды, оседая на шпилях высоких кедров. Качались там, переглядывались, подмигивали. В детстве я думала, что звёзды живые, и в такие ночи они разговаривают.

Митрофан проводил меня до крыльца, попрощался, едва прикоснувшись к руке, сразу же ушёл, захлопнув за собой калитку.

В доме, сидя на табурете, положив руки на колени, сидела тётя Тоня, кинула на меня вопросительный взгляд, отчего-то тяжело вздохнула, спросила:

– Сговорились?

– Сговорились, – ответила я с точно таким же вздохом.

Села на соседнюю табуретку, устроила руки в точно таком же жесте.

У неё они были грубые, заскорузлые, покрытые загаром, укусами мошкары, с короткими ногтями.

У меня – с тонкими пальцами, успевшие прихватиться солнцем, с парой заусенцев и свежими мозолями от неустанного труда в последние дни, с раздражением от холодной воды.

На следующий день отец взял меня и Сашу в село, нужно было в магазин, пополнить запасы продуктов. Геля просилась с нами, но ей было отказано, велено с Мироном – на три года её старше, и с Акулиной – на пять, идти в огород, окучивать картошку.

Саша довольно крутилась по сторонам, выглядывала в окна, махала встреченным подружкам, с кем-то успевала переброситься парой словечек, если отец тормозил. Я молчаливо наблюдала за мелькающими домами, не могла отделаться от мысли, что не хочу здесь жить.

Попросту не могу!

Больно физически, не то что морально.

Но придётся. И я научусь.

Проплыл некогда наш синий дом с белыми наличниками. Там уже давно не росли цветы в палисаднике, не радовали, не пестрили, не дарили хорошее настроение. Рядом с глухим железным забором навалена куча гравия, стояла ручная бетономешалка.