Были два друга
Шрифт:
– Есть такие, что не любят.
Николай посмотрел сначала на меня, потом на Надю. Похоже, что камешек брошен в его огород. Он никогда не читал стихи.
– Прочтите еще что-нибудь, - попросила Надя.
Стихов на память знаю я много, почти всего Лермонтова, Блока, Есенина, добрую половину стихов Пушкина. Читал на заданные темы.
– О зиме, - просила Надя. Я читал о зиме.
На меня нашло то, что поэты называют вдохновением. Когда Николай попросил прочесть стихи о любви, тут я дал себе волю, Мы стояли на поляне под одинокой сосной.
– Вы, наверное, и сами пишете стихи?
– спросила она, когда мы возвращались к электричке.
– Куда там мне!
– отмахнулся я.
– Этому я не поверю.
– Он тайком от всех кропает свои стишата, - заметил Николай с явным расчетом, чтобы уязвить мое самолюбие. Мне стоило немало усилий, чтобы подавить в себе обиду и не ответить грубостью.
– Я хотела бы почитать ваши стихи, - сказала Надя.
Я сделал вид, что не слышал. Мы молча шли к станции, усталые и проголодавшиеся. Мне так и не подвернулся удобный момент показать перед Надей свое лыжное искусство - на нашем пути не встретилось ни одной высотки, откуда можно было бы лететь стремглав, ловко лавируя между стволами деревьев. Но на сегодня хватит и стихов.
– Неплохо бы нашу прогулку повторить в следующее воскресенье, - заметила Надя.
– Обязательно!
– обрадованно воскликнул Николай.
Я промолчал, обиженный на Николая. «Кропает стишата». Стишата, цыплята, котята…
– А как вы думаете?
– спросила меня Надя.
– Не знаю. Если будет настроение, - сухо ответил я, уверенный в том, что без меня прогулка не состоится.
– Поэты все делают по настроению, - заметила Надя.
– Вы, наверное, жалеете, что провели сегодня день в лесу?
– Нет. Почему же?
– ответил я с той же сухостью.
До станции мы все молчали, и в нашем молчании было что-то неловкое. Мы все трое чувствовали, что хорошо проведенный день чем-то испорчен.
Проводив Надю до станции метро (дальше она не разрешила провожать), мы возвращались домой. Николай был задумчив и рассеян. У общежития он как бы невзначай бросил:
– Ты, оказывается, хитрец.
– Что ты этим хочешь сказать?
– Так просто.
– Он принялся насвистывать какой-то грустный мотив.
И вот я сижу за своими дневниками и думаю о том, что эти прогулки втроем надо прекратить. Боюсь, что рано или поздно мы рассоримся с Николаем. А я не хочу этого. Ссориться с другом из-за девушки - глупо.
Чем больше я думаю о любви, тем чаще прихожу к выводу, что она соткана из самых тончайших противоречий. Это никогда не уравновешивающиеся чаши весов: на одной стороне - радость, счастье, блаженство, на другой - сомнения, тревоги, ревность. Моя любовь к Наде пока дает мне одни мучения, горькие раздумья. И хуже всего то, что она вклинилась в нашу дружбу с Николаем. Чем все это кончится - не
По-моему, дружба и товарищество должны стоять выше чувства любви. Дружба - благородна, любовь - слепа и эгоистична. Хватит ли у нас с Николаем здравомыслия и мужества вынести испытания любви, которая валуном легла на пути нашей дружбы?
21 ноября
Вчера вечером писал стихи о Наде. Неожиданно в комнату вошел Николай. У меня было такое чувство неловкости, будто он застиг меня, как воришку, в своем доме. Я спрятал лист в книгу. Николай это заметил.
– Кропаем?
Я, кажется, покраснел, обида, как тиски, сжала сердце. Кто давал ему право издеваться над моими чувствами!
– Да, представь себе, кропаю стишата, - с вызовом ответил я, подчеркнув последние слова.
– Ты что-то давно не писал их, - сказал Николай, задумчиво глядя мне в глаза.
– Это мое личное дело, и отчитываться я ни перед кем не собираюсь.
Он хотел что-то сказать, но махнул рукой и лег на койку, положив ноги на спинку. Взял с тумбочки томик стихов Маяковского. После прогулки в лесу у него на тумбочке появились два томика - Маяковского и Лермонтова. Этих двух поэтов любила Надя. Николаю больше нравилась поэзия Маяковского.
– Вот это поэт!
– часто восхищался он и читал вслух полюбившиеся ему строки.
Он успел даже заучить на память «Юбилейное», «Во весь голос». Поэзия Маяковского для Николая была открытием, и он восторгался каждой его меткой фразой.
Я заметил еще, что после прогулки в лесу Николай приуныл, стал задумчивым и раздражительным.
Как- то вечером мы занимались каждый своим делом: Николай читал, а я украдкой дописывал стихи.
– Вася!
– вдруг окликнул Николай.
– Ну?
– Давай поговорим начистоту. Хватит нам в прятки играть.
– Не понимаю.
– Ты все понимаешь. Очень хорошо понимаешь. К чему лгать?
– Он встал с кровати. По его голосу я понял, что предстоящий разговор не сулит нам ничего хорошего.
– Ну что ж, если у тебя есть о чем говорить, давай говорить, - равнодушно ответил я, досадуя на то, что он мешает мне закончить стихотворение.
– А тебе не о чем говорить со мной?
– наши взгляды встретились. Я стойко выдержал его пристальный, изучающий взгляд.
– Скажи, только честно, Надя тебе нравится?
Он снова заставил меня краснеть. Я вспыхнул, готовый послать его ко всем чертям. Что это еще за допрос? Какое ему дело до моих чувств?!
– Я давно знаю, что ты любишь ее.
– Ну и что ж из этого?
Он сунул руки в карманы и начал шагать по тесной комнате, то и дело натыкаясь на стол или стул. Меня всегда раздражает эта дурная его привычка. Маячит перед глазами, не дает сосредоточиться.
– Меня тревожит не то, что ты любишь ее. Это факт, не подлежащий сомнению. Но твоя неискренность, скрытность…