Царица Армянская
Шрифт:
Горячий каменный пол обжигал голые ступни Мари-Луйс. Приятный ветерок,
проникавший в чуть приоткрытые створки окна, колыхал легкую воздушную
ткань, в которую было окутано тело царицы.
— Я счастлива, что боги предали меня твоей власти, царь-солнце! Я не
витаю в мире грез, а живу реальной жизнью...
Стены и потолок зала были отделаны резьбой по камню. В золоченых
напольных светильниках горели свечи.
Мари-Луйс, не унимаясь, льстила
себе, что способна на такое. Изображала перед ним влюбленность. В душе она
была довольна, что сумела чарами своими опутать этого жестокого и грубого
властелина. Она уже вполне покорила его.
— О Мари-Луйс! — воздыхал Мурсилис — О чудо! И отчего я прежде не
встретился с тобой, прекраснейшая из прекрасных!..
Она гладила ему руку и приговаривала:
— Я — хмельное вино из пшена, сильно пьянящее! Я — жаренная в масле
пшеница, попробуешь — сладкая, а есть станешь — горькая!
Движения ее были плавными, говорила, как зачаровывала.
Сквозь окутавшую ее прозрачную ткань просвечивала чудная кожа цвета
чайной розы.
Глаза Мурсилиса горели страстью.
Горела и Мари-Луйс. Но иным огнем. Ее жгла ненависть. Душа
растоптана, сердце иссыхает. Жестокое оскорбление требовало такой же
жестокой мести.
В воду бассейна добавлено вино, теплый ласковый ветер колышет тонкую
ткань...
Мари-Луйс снова, в какой уже раз, рассказывает, как Нуанза Вараш
терзал ее тело.
День ото дня, капля за каплей, вливала она яд в душу царя. И яд
постепенно делал свое дело.
— Я нещадно покараю Нуанза Вараша!..
— Получив твой приказ отослать меня к тебе, он бесновался от ярости,
поносил тебя, проклинал вместе со всеми твоими богами...
— О мерзопакостник! — зверем ревел Мурсилис. — О порождение
дьявола!..
— Он жаждал твоего падения, справедливейший царь-солнце!..
— О боги-отступники!..
А яд продолжал действовать...
— Только ты, ты один будь всегда властелином моей души и тела, о
превеликий царь. Я одного тебя буду любить и ублажать, мой господин!..
Так все и шло. Не проходило дня, чтоб Мурсилис не устраивал в своем
дворце пиршества в честь Мари-Луйс.
Был один из таких вечеров. Только на этот раз царь позвал к себе на
пир лишь верховного военачальника Нуанза Вараша. Тот явился с гордым,
заносчивым видом, как бы обиженный. Без должной почтительности приложился
к стопам царя и поцеловал руку у Мари-Луйс.
А Мари-Луйс тем временем шепнула на ухо Нуанза Варашу:
— Этой ночью
Верховный военачальник с трудом нашарил, на что бы ему сесть. Все
трое были напряжены и скованны. Только улыбка Мари-Луйс и ее речи
несколько смягчали тягостную атмосферу.
— Нет ли вестей о послах, направленных в Хайасу? — спросил наконец
царь.
— Пока никаких, божественный, — отвечал Нуанза Вараш. — И не думаю,
что послы твои скоро вернутся.
Изрядно выпив, отведав разной снеди, царь стал мягче и приветливей со
своим военачальником.
— Мы ведь с тобой в родстве, Нуанза Вараш. Ты женат на моей сестре, и
это меня радует. Она ежевечерне покорно омывает твои ноги и предана тебе.
И ты, кто сегодня желанный мой гость, обязан уважать сестер своей жены.
Можешь сидеть с ними за одним столом, пить вино, но не вздумай склонять к
прелюбодеянию ни одну из них. Тебе надлежит также обходить стороной моих
жен, нижайше почитать мою возлюбленную Мари-Луйс и глаз не сметь поднять
при встрече с ней, бежать от нее, едва увидишь, если бы она даже сама
попыталась завлечь тебя. И в окно той комнаты, где она обитать будет,
глянуть не вздумай. А преступишь указ мой — не миновать тебе смерти.
— Будь уверен, великий царь, — низко кланяясь, заверил Нуанза
Вараш, — ни при каких обстоятельствах я не оскверню своим взглядом ни
твоих жен, ни твоих возлюб ленных! Никогда!..
Сказал, а в душе, однако, шевельнулась дикая зависть к царю. Он до
сих пор еще ощущал на губах сладость поцелуя Мари-Луйс. Мурсилис отнял у
него эту радость. Но делать нечего, и Нуанза Вараш лишь добавил:
— Я всегда буду предан тебе, великий государь наш, царь-солнце
Мурсилис! Всегда!..
А на уме был шепот Мари-Луйс: «Этой ночью я буду ждать тебя...»
Позвали музыкантов и кутили до ночи. Мурсилису так хотелось, чтобы
послы вернулись ни с чем. Не может он лишиться Мари-Луйс. Ведь это было бы
равносильно тому, что лишиться солнечного света или воздуха.
Пресытившись наконец едою, питьем и весельем, отправились почивать.
Мари-Луйс, вернувшись к себе, сказала Ерес Эпит:
— Дверь не запирай и сама старайся не заснуть.
И ночь расставила в своей тиши искусные силки...
В покоях царя вдруг поднялся невообразимый переполох.
Евнухи схватили в спальне у Мари-Луйс Нуанза Вараша.
Верховный военачальник, бывший еще под сильным действием выпитого