Царственный паяц
Шрифт:
совершенно просто, естественно, непринужденно.
Каждое новое слово связано неразрывными узами с языком народа, и если стиль это
— человек, то язык — это народ. Существа — делающие орудия, существа —
общежительные создали слово как средство общения.
283
Словом, говорит Потебня, человек превосходит прочих животных, потому что
делает возможным общение мысли, связывает людей в общество. Совокупными
условиями многих создается и развивается
Теперь приглядитесь к каракулькам футуристов, возвестивших о своей ненависти к
существующему до них языку. Их язык это — средство разобщения.
И здесь они подбирают декадентский хлам и возвращаются к «звонкозвучной
тишине», влюбляются снова в «чуждый чарам черный чёлн». Ради музыки они
жертвуют смыслом. Хотя их музыка могла бы удовлетворить только персидского шаха.
Их новые слова родятся при полном отсутствии каких бы то ни было идей и
мыслей, из одичанья, ужасающего каждого, кто любит литературу. Это — комариное
жужжанье, это — блеянье, бурлюканье, только не язык человеческий, не тот
прекрасный русский язык, который так любили Гоголь и Тургенев.
Бывший человек Сатин, опустившийся на дно, упивается словами «сикамбр»,
«макробиотика». Когда Бубнов спрашивает его: «Ты что бормочешь, к чему
говоришь?». Сатин отвечает: «Так, надоели мне, брат, все наши слова, надоели. Каждое
из них слышал я, наверное, тысячу раз»... «Люблю непонятные, редкие слова...»
Предвидел ли Сатин, бывший человек, что его «сикамбр» превратится в «бобэоби»
эгофутуристов?
Эгопоэзия, голый эгоизм опустошенных душ, духовных босяков породила их
тарабарщину, их непонятные, редкие слова.
Когда человек был один, — теоретизирует все так же господин редактор Иван
Игнатьев, начитавшийся Ветхого Завета, — ему не нужно было способов сношения с
прочими, ему подобными существами... Человек «говорил» только с Богом, и это был
так называемый «рай»...
Пока мы коллективны, общежители - слово нам необходимо, когда же каждая особь
преобразится з объединиченное «Эго» — я — слова отбро- сятся само собой.
Что может быть пошлее этого самодовольного набора слов!
Никогда человек не был один, и никогда общество не ведется к одному, об этом
говорит любой, самый элементарный курс по истории культуры.
Но для нас характерны мечты Игнатьевых: они ненавидят «коллектив»,
«общественность», их крайний индивидуализм ведет к мечте о полном распаде
социальных групп.
Революция 1905 года с ее культом коллектива, героической толпы и мятежной
массы нанесла смертельный удар самодовольному эстет
ству,
«за пределы предельного».
Реакция общественная и политическая с ее распыленьем общества, с ее «крахом
души» и культом тела выдвинула снова опустошенную личность на первый план.
Сплоченность общества не может ослабиться без того, чтобы индивид в той же
мере не отставал от социальной жизни, чтобы его личные цели не перевешивали
стремленья к общему благу, чтобы единичная личность не стремилась стать выше
коллективной.
Это распыление общества, его анатомирование, этот разрыв личности с
коллективом не могли не отразиться на литературе.
Шумное и крикливое выступленье московских и петербургских эгофутуристов с их
эгопоэзией, это дерзкое отрицанье общественности, этот возврат к эксцессам крайнего
индивидуализма, к тем эксцессам, которыми изобиловала поэзия декадентов,
символистов в конце 80-х и в начале 90-х годов.
Валерий Брюсов видит в поэзии эгофутуристов «какую-то правду», «кой-что не
лишенное ценности», историческим оправданием русского эгофутуриста готов считать
284
появленье эгофутуристов на Западе — в Италии, во Франции и других странах. Нам
думается, литературное заимствование и рабское передразниванье Маринетти, это еще
не ис- торигеское оправдание.
Русский футуризм ближе к раннему декадентству Брюсова, чем к футуризму
Маринетти.
Течение, связанное с крайним индивидуализмом, естественно пройдет к тем же
грустным берегам, к тем же эксцессам, которые давно отброшены мэтрами
символистов.
Конкуренция бесчисленных бездарностей только ускорит и обострит процесс.
Уже и теперь ясно, что будущее принадлежит не футуристам, и напрасно В. Брюсов
обнадеживает их.
Когда я слежу за шумными выступлениями эгофутуристов, я вспоминаю
малороссийскую юмористическую песенку о Мухе-Шелестухе и комарике.
Ой шож там за шум уничився?
Що комар тай на мусци оженився.
Полетив той комар у чистое поле,
У чистое поле в зелену дуброву.
В роли комарика оказалась группа поэтов, с победоносным жужжаньем вылетевших
в чистое поле русской литературы, а в роли «Мухи- Шелестухи» те читатели, которых
увлекли господа эгофутуристы.
Зазовь!
Зазовь манности тайн Зазовь обманной печали...
Зазовь сипких тростников Зазовь зыбких облаков Зазовь водностных тайн Зазовь.