Царственный паяц
Шрифт:
чудесным заморским героям, так и в среде мелкой буржуазии есть всегда тяготение к
экзотичному, «бонтонному», великосветскому. Лимузины и ананасы, не считаясь с их
происхождением, она принимает за чистую монету, и звонкий, текучий стих
Северянина ей как нельзя более по вкусу. И «гением Игорем» уже упиваются юнкера,
провинциальные барышни, даже телеграфисты начинают мурлыкать его под гитару.
Как и все пишущие для улицы, Игорь Северянин
вперед. Чтобы идти с улицей в ногу, нужно плестись черепашьим шагом: толпе чужды
искания и новые для нее порывы — она требует от каждого и^ поэтов поставки только
одного сорта литературного товара. Игорь Северянин и в этом покорен толпе. Новая его
книга «Мимозы льна» - «повторение пройденного». Он, как в кинематогра-
фе, прежде чем демонстрировать «вторую серию», еще раз повторяет первую, для
тех, кто ее еще не видел.
Поэтому мы и находим здесь прежнее:
Снова маки в полях лиловеют Над опаловой влагой реки А выминдаленные лелеют
Абрикосовые ветерки...
...Нежно нежилось море голубым сновидением,
Вековой медузью, устрицевым томленьем,
Нежно нежилось море, упиваясь собой...
Здесь есть многое для репертуара Эссбукетовых с гитарой:
Мы ехали с тобой в бричке Широкою и столбовой,
Порхали голубые птички,
Был вечер сине-голубой...
...А рдеет ветер, далеет Нарва,
Синеет море, златеет тишь,
Душа — как парус, душа, как арфа,
О чем бряцаешь, куда летишь?
Есть и новые изысканности:
Лилиевое тело В прожилках голубых Искристо запотело (!)
В сонах полубольных.
Есть и вариации на мотив «я гений Игорь Северянин» и еще многое-премногое, но
отсутствует то, что имелось в достаточном количестве в прежних книгах, —
стихотворения, отмеченные печатью таланта.
Это кажется безнадежным.
Даже Ал. Масаинов, скромно примостившийся позади Северянина, думается,
заслуживает большего внимания. В его стихах есть содержание, и что гораздо важнее,
очень мало той улицы, которой ревностно взялся служить его товарищ.
Леонид Фортунатов КУПЛЕТИСТ НА ПАРНАСЕ Новый том Игоря
Северянина «Тост безответный»
Изумительная продуктивность, редкая производительность, исключительная
трудоспособность отличают Игоря-Северянина. «Такой молодой, а уже 6-й (прописью -
шестой!) том стихов преподносит он читающей публике.
316
Вчитываешься,
шестого тома. Хочется найти хоть несколько настоящих стихотворений, хоть одно бы,
хоть несколько строф, рожденных подлинным вдохновением и идущих от сердца к
сердцу.
Каждый новый поэт — это ведь новое ощущение мира, новая красота. Если ничего
не горит, не сверкает между строк, - то кому и зачем нужны эти рифмованные
страницы?
Ах, вы очень культурны, но души-то в вас нет:
Вы не знаете горя, вы не знаете боли,
Что в столице лишились этой шири и воли,
Что подснежник мудрее... чем университет!
Но как пристально ни вчитывайся, и при наилучшем, наиболее доверчивом и
любовном отношении к поэту — ничего не найти на унылых страницах шестого тома
Северянина.
«Подснежник мудрее, чем университет» - это не ахти как ярко, но это единственная
строка, какую стоит запомнить изо всего тома.
Все остальное - несравненно хуже. Не поэт, а лысый бухгалтер «сочинял» все эти
признания:
Подлец ли я, что я ее покинул,
Ее, с которой прожил трое лет,
Что, может быть, уйдя из сердца, вынул?..
Подлец ли я? Подлец ли я иль нет?
Лысый бухгалтер предстает пред нами не случайно. Его стиль, его тон, его душа
повсюду в этой книге:
Не было похожих на тебя, — не будет.
Изменял другим, — тебе не изменю.
Тебя со мною не убудет,
Себя с тобою сохраню.
Этот почтенный, тонко чувствующий дебет и кредит бухгалтер, - жалуется, что
прежние возлюбленные его — их по точному подсчету оказывается было двенадцать -
были не ахти каковы:
Немолода, нехороша собою,
Мещаниста и мало развита.
Зато теперь, — хвастает бухгалтер, — он нашел тринадцатую, это уж антик с
мармеладом, что-нибудь особенное, как там ни говори.
...Тебя ни с кем нельзя сравнить:
Ты лучше, чем мечта (!).
...Ты - совершенство (!) в полном смысле слова Ты — идеал (!), приявший плоть и
кровь...
...Не улетай, прими истому:
Вступи со мной в земную связь.
Мы-то, наивные люди, верили, что теперь уже военные писаря и прыщавые
парикмахеры не позволяют себе этой меры пошлости - ты, мол, мечта и даже «лучше
чем мечта», ты, дескать, идеал, а посему «вступи со мной в земную связь», и чем
скорее, тем лучше.
А оказывается, этаким языком говорят и пишут у нас поэты, и еще изысканнее, еле