Цеховик. Книга 1. Отрицание
Шрифт:
Растворимый гадость конечно. Коричневый, чуть сжелта, мелкий порошок. Уж и не осталось почти кстати. А я люблю эспрессо, густой, как шоколад, пахучий, на один глоточек или даже на половинку. Без молока и сахара, квинтэссенцию, так сказать. Надо начальницу свою спросить, бывает ли кофеёк у неё в бакалее.
По радио «Песняры» поют: «вологду-гду-гду-гду, вологду-гду-гду». А между прочим, в Вологде, единственный дом, «где резной палисад» это… Я не успеваю додумать мысль, потому что в прихожей неожиданно раздаётся звонок. Кого там сутра пораньше
– Наташ, привет. Что, школа отменяется? Есть идеи получше?
– Егор! – гневно сдвигает она брови. – Я сколько тебя ждать должна! Задубела уже, а он здесь прохлаждается! Пошли скорее! Ты чего! Опаздываем же.
Так мы ещё и в школу вместе ходим? Понятно.
– Зайди. На секунду! Я уже готов. Только глоток кофе. Хочешь кофейку хлопнуть?
– Фу, гадость. Пошли скорей! Мне из-за тебя тоже достанется.
Я выпиваю залпом кофе и натягиваю синий школьный пиджак. «Вологду-гду-гду-гду, вологду-гду-гду»…
До школы мы почти бежим. Девочка-припевочка тянет меня как ездовая хаски. Но, не смотря на это, в школу мы влетаем уже после звонка.
– Ванька убьёт! – сокрушается Рыбкина. – Ты что, не знаешь, что на физику нельзя опаздывать? Давай, раздевайся скорее.
В нос бьёт целый букет запахов – от маленькой конюшни до большой столовой. Котлеты, сдоба, спортзал, хлорка, чего там только нет в этом ностальгическом завихрении ароматов.
Наташка убегает направо и скрывается в зарешеченной раздевалке. Мне, соответственно, надо налево. Раздевалки у девочек и мальчиков раздельные. Блин, надо было, наверное, сменку принести… Протормозил я это дело. Ладно, перетопчемся как-нибудь. В прямом смысле.
Я кое-как пристраиваю свою куртку. Все вешалки забиты и она несколько раз соскальзывает с крючка. Я впихиваю её между соседними пальто и куртками и, убедившись, что она надёжно зафиксирована, поворачиваюсь, чтобы идти, но натыкаюсь на полноватого высокого парня. Это один из вечных спутников Ширяева.
– Ты чё, Брага, по карманам лазишь?! – громко кричит он.
– Дурак что ли? – спокойно отвечаю я. – Куртку свою повесил.
– Брага карманы чистит!
Ну и придурок, я бросаю на него сочувственный взгляд и качаю головой. Выхожу из раздевалки и наталкиваюсь на всю честную компанию. Барышни тоже здесь.
– Опаньки, – криво усмехается Ширяй. – У товарищей деньги тырим, да? Нехорошо.
– В сторонку отойди, – спокойно говорю я.
– Брага, – прорезается второй подпевала, – ты чё, блатной в натуре? С Кахой за столом посидел, так теперь всё можно, да?
– Называй меня боссом, червяк, – насмешливо говорю я и легко, но резко хлопаю его тыльной стороной ладони по животу.
Он складывается пополам, не от боли, разумеется, а от неожиданности, а может просто уходит от удара.
– Ты чё, сука, охамел? – шипит Ширяй и подступает ко мне ближе.
– Где вы только эти словечки находите, братья наши меньшие?
– Отстаньте
– Рыба, тебя не спросили! – вступают боевые подруги Ширяя и его подручных. – Плыви отсюда в тёплые воды.
– Она не просто рыба, она щука! – потешаются хулиганские подруги. – Греби отсюда, щучка драная!
Эти утончённые шутки доставляют им неописуемое удовольствие. Они прямо сияют от восторга.
– Ну, – говорю я. – Что стоим-то? С дороги отойди, любезный.
– Брага… – никак не успокоится тот же мудила, который только что кланялся мне в пояс, но я тут же затыкаю ему рот.
Я опять хлопаю его тыльной стороной ладони. На этот раз по губам, и теперь шлепок получается значительно более увесистым.
– Я же тебе сказал, как ко мне обращаться, червь, – спокойно говорю я, глядя в глаза Ширяю.
Ширяй не может выдержать такого непочтительного и независимого поведения, оно его до глубины души оскорбляет. Он замахивается и со всей силы бьёт мне в лицо. Левой. Я ставлю элементарный блок, его рука соскальзывает мимо, а сам он разворачивается ко мне боком.
Я захватываю его за запястье, выкручиваю руку и толкаю другой рукой в плечо. От этого он резко сгибается и, получив, мощный пендаль под зад летит в сторону своего дружка, того самого, что получил по губам. Лбом он чуть снизу и сбоку врезается в челюсть своего подпевалы. Тот отправляется минимум в нокдаун, а Ширяй падает на него сверху.
Это происходит молниеносно и их третий, тот, что начал голосить, будто я шмонаю карманы, не успевает выскочить из раздевалки. Он, разумеется, бросается ко мне, но я с силой посылаю ему навстречу решетчатую дверь, сваренную из нетолстых труб. Он успевает подставить руку и это спасает его от глубокого нокаута. Тем не менее, своё он получает.
Сначала наступает тишина, а потом начинают вопить боевые подруги.
– Если не замолчите, – говорю я им, ставя ногу на голову Ширяя – я его сейчас убью.
Они затыкаются.
– Извиняйтесь дуры! Наташ, хочешь, чтобы они тебе ноги целовали?
Рыбкина ошалело крутит головой.
– Ладно, тогда просто извиняйтесь, ну!
Я чуть прижимаю голову Ширяя, и тот начинает глухо орать. Они тут же извиняются.
– Пошли скорей, а то Ванька нам все мозги выклюет, – говорю я и, схватив Наташку за руку, тащу к лестнице.
Когда мы начинаем подниматься, сзади раздаётся женский крик:
– Убили! Хулиганы! Милиция! Управы на вас нет!
– О, – говорит Рыбкина, – тётя Паша появилась. Сейчас их тряпкой отходит.
Мы поднимаемся на третий этаж и идём по пустому коридору, стараясь не шуметь. Нужно пройти его весь, потому что мы поднялись не по той лестнице. Преодолев препятствие благополучно, останавливаемся перед кабинетом и прислушиваемся, вернее, прислушивается Наташка, а я просто жду.
Она аккуратно приоткрывает дверь и оттуда доносится строгий мужской голос: