Цеховик. Книга 1. Отрицание
Шрифт:
– Физо создал такую установку, в которой узкий луч света разбивался на импульсы, проходя сквозь промежутки между зубцами на окружности быстро вращающегося диска. Импульсы попадали на зеркало, расположенное на расстоянии восемь целых…
– Пошли, – шёпотом говорит она и негромко стучит в дверь.
Мы входим в класс и получаем неприязненный взгляд учителя.
– …и ориентированное перпендикулярно ходу луча, – продолжает он, глядя на нас, а потом делает знак, мол проходите, не стойте уже. – Экспериментатор, изменяя
Учитель поворачивается к доске и начинает чертить схему. Наташка шмыгает за парту к какой-то девчонке, а я пытаюсь сообразить, куда сесть мне.
– Мы думали, ты не придёшь, – извиняющимся тоном шепчет Серёга, сидящий со вторым Серёгой, Бельковым.
Из этого я делаю вывод, что обычно сижу с кем-то из них. Ладно, не беда. За партой перед ними есть свободное место. Я подхожу и сажусь, глядя на пухлого паренька, не обращающего на меня внимания и что-то сосредоточенно чиркающего на парте.
– Здорово, – говорю я, но он не реагирует.
– Ты чё опоздал-то? – шепчет Серёга Бельков. – Мы думали, тебе ещё врачи не разрешают.
– Не, – так же шёпотом отвечаю я. – Задержали на входе малость, вот и опоздал.
– Кто? – интересуется он.
– Да, – машу я рукой. – Потом расскажу.
Физик, пожилой, коренастый, седовласый мужик с растрёпанной шевелюрой, топчется у доски, рисуя схему. Он зло и часто стучит мелом по поверхности. Все движения у него получаются резкими, быстрыми и неплавными, будто кто-то непрерывно дёргает его за верёвочки.
– А теперь, – продолжает учитель и поворачивается к классу, – запишите задачу. Расстояние между колесом и зеркалом составляет восемь целых шестьдесят шесть сотых километра. Найдите частоту вращения колеса, при наблюдении первого исчезновения света, если известно, что у него двадцать четыре зубца.
Диктуя условия, он начинает ходить по проходам между партами.
Какие зубцы, какие колёса? С ума вы тут все посходили что ли? Моя первая реакция – встать и уйти. Но посидев минутку, глядя на схему эксперимента, изображённую на доске и на формулу, я понимаю, что задачка элементарная. Я открываю тетрадку и начинаю подставлять значения в формулу.
Закончив, я замечаю, что физик, до этого ходивший по классу, стоит над моим соседом и внимательно следит за тем, что тот выводит на парте. Сосед самозабвенно что-то царапает и не замечает нависшей над собой опасности.
Я хорошенько пинаю его по ноге, и он зло ощеривается на меня.
– Ты чё, совсем дебил?! – шипит он, и в то же мгновенье цепкие пальцы учителя хватают его за ухо.
Физик стаскивает его со стула и молча влечёт к двери. Класс ликует. Все чрезвычайно оживляются и с удовольствием следят с представлением. Лишь выбросив бедолагу из класса, учитель произносит короткое:
– Родителей!
После этого
– Г'oра, чё там? – тянет шею Серёга Бельков.
Интересно, в моей собственной жизни меня так никто не называл…
На месте, где сидел и творил юный каллиграф, красуется свеженачертанное: «ВАНЬКА ХУ». Третья буква во втором слове пока только намечена и в отличие от остальных практически не читается. Красиво, динамично, объёмно и самобытно.
С возвращением Ваньки оживление проходит. Он идёт и на ходу проверяет решение задачи. Молча, без комментариев.
– Правильный ответ, – говорит он, но не успевает закончить, потому что в дверь стучат.
Все оборачиваются, ожидая продолжения представления, но на пороге появляется строгая дама, судя по всему учительница.
– Иван Иосифович, Брагина в учительскую вызывают.
Ванька молча кивает. Какого хрена… Быстро здесь дела делаются. Настучал Ширяй скотина…
– Вещи тоже возьми, – говорит учительница.
Она дожидается, пока я выйду и ведёт меня в учительскую, расположенную на этом же этаже, с противоположной стороны коридора.
– Жди здесь, – бросает она, оставляя меня в небольшом помещении вроде приёмной, а сама проходит дальше и скрывается за дверью. Здесь же на стульях я вижу понурую троицу – Ширяя и его сателлитов.
– Ну что, сдали меня, жертвы аборта? – хмуро спрашиваю я.
– Не, мы ничё не сказали, – как-то слишком уж по-дружески отвечает Ширяй.
Я обвожу их взглядом. Вроде не слишком пострадали. Жить будут.
– Слушай… босс, – вдруг говорит тот самый червь, что получил по губам за Брагу, – а правда, это… ну что ты типа Джагу мочканул?
– Кто сказал? – хмурюсь я.
В распространении мифов о своих «подвигах» я совсем не заинтересован. Вот просто совершенно. Они переглядываются. Впечатлены. Даже боссом готовы называть. Ну ёлки же палки!
– Про босса я пошутил, не нужно меня так звать, – говорю я чуть помолчав. – Зовите просто Егором. А про Джагу…
В этот момент открывается дверь, и из неё выходит та самая училка, что привела меня сюда и… табачный капитан Артюшкин.
– Никому в общем не треплите об этом, – заканчиваю я прерванную фразу. – Я серьёзно.
– Брагин, – говорит она. – С тобой тут из милиции хотят поговорить. Пойдёмте, Анатолий Семёнович, я вам открою свободный кабинет.
16. Школьные годы чудесные
Учительница заводит нас в класс и оставляет одних.
– Ну что, Брагин, – говорит капитан, оглаживая усы, – ты думал, я с тобой в бирюльки играть буду? Нет, не буду. Не станешь помогать, сейчас же окажешься там, где уже был недавно.
Я присаживаюсь за первую парту, откидываюсь на спинку стула и ничего не отвечаю, просто смотрю на него. Как на диковинку.