Чайковский

Гребінка Євген

–  Чуем, батьку! Ник­то не сме­ет!..

–  Теперь на про­щанье не спеть ли нам, брат­цы, Алек­сею Чай­ковс­ко­му пес­ню про Алек­сея-по­по­ви­ча? Пус­кай чело­век в пос­лед­ний раз ус­лы­шит наш ка­зац­кий, лы­царс­кий на­пев про свои доб­рые де­ла для на­ше­го во­инст­ва!

Хорошо, брат­цы?

–  Добре, доб­ре!
– кри­ча­ли ка­за­ки.
– На­чи­най, Да­ни­ло.

И Да­ни­ло коб­зарь чис­тым ров­ным те­но­ром за­тя­нул:

На Чор­но­му мо­рi, на бi­ло­му кам­нi,

Ясненький со­кiл жа­лiб­но кви­лить, прок­ви­ляє.

Мало-помалу ок­ру­жа­ющие при­ни­ма­ли учас­тие в пес­не, и под ко­нец вся пло­щадь сли­лась в один звуч­ный, ди­кий, но строй­ный хор. Пес­ня, ви­ди­мо, раз­жа­ло­би­ла за­по­рож­цев…

–  Жалко доб­ро­го ка­за­ка!
– ска­зал буд­то

сам се­бе ко­ше­вой, ког­да ка­за­ки окон­чи­ли пес­ню и сто­яли в ка­ком-то разду­мье.

–  Жалко, жал­ко!
– Со всех сто­рон отоз­ва­лось в на­ро­де.
– Жал­ко, а де­лать не­че­го, ког­да за­кон­но…

–  Еще, хлоп­цы, я про­шу у вас од­ной ра­ды: вой­ско-вый пи­сарь Алек­сей Чай­ковс­кий хо­чет же­ниться на до­че­ри лу­бенского пол­ков­ни­ка Ива­на. Пол­ков­ник Иван сду­рел на ста­рос­ти и бы­ло при­за­ду­мал­ся, да его доч­ка луч­ше зна­ет, что та­кое за­по­рожс­кий лы­царь, бро­си­ла от­ца и приш­ла в Сечь про­сить у то­ва­рист­ва бла­гос­ло­ве­ния!.. Сог­лас­ны вы на это?

Казаки в не­до­уме­нии мол­ча­ли.

–  Знаю, брат­цы, - про­дол­жал ко­ше­вой, - вам жал­ко ли­шиться та­кой ха­рак­тер­ной ду­ши, как Алек­сей Чай­ковс­кий, но на­доб­но ему зап­ла­тить за ус­лу­гу Он обе­ща­ет­ся всег­да по­мо­гать нам на вой­не и де­тей сво­их приш­лет слу­жить на слав­ное За­по­рожье.

Казаки лю­би­ли Алек­сея и ува­жа­ли за лич­ную храб­рость и не­ук­лон­ный ха­рак­тер, а по­то­му с ра­достью сог­ла­си­лись на его свадьбу.

–  Ай да со­ба­ка наш ко­ше­вой!
– кри­чал Ни­ки­та, размаши­сто тол­кая то­ва­ри­щей - Вы­ки­нул шту­ку!

–  Штука!
– го­во­рил на­род.
– И спра­вед­ли­во, и за­кон­но, и ве­се­ло!..

–  А для че­го ж я при­вез та­та­ри­на?
– спро­сил уг­рю­мо се­дой ка­зак.

–  Чтоб каз­нить Алек­сея-по­по­ви­ча, - от­ве­чал стро­го коше­вой, - най­ди его и при­ка­жи каз­нить.

–  Да, най­ди его, Дмит­ро, - кри­ча­ли ста­ри­ку ка­за­ки, - и пус­кай его каз­нят!
– Вот шту­ка!.. Ей-бо­гу, шту­ка!

–  Смерть Алек­сею-по­по­ви­чу и мно­гая ле­та Алек­сею Чай­ковс­ко­му!
– гре­ме­ла тол­па, ло­мая под­мост­ки и торже­ственно уво­дя Алек­сея и Ма­ри­ну к церк­ви Пок­ро­ва.

–  Бейте для по­те­хи по­га­но­го та­та­ри­на!

Подмостки рух­ну­ли, и дол­го еще бы­ло вид­но меж­ду дос­ками те­ло та­та­ри­на, оде­тое в крас­ную ру­ба­ху, ког­да на­род ото­шел и ок­ру­жил цер­ковь, в ко­то­рой вен­ча­ли Алек­сея Чай­ковс­ко­го с Ма­ри­ною.

После вен­ца сей­час же вып­ро­во­ди­ли но­воб­рач­ных за во­рота Се­чи: там стар­ши­ны прос­ти­лись с Чай­ковс­ким; коше­вой по­да­рил ему па­ру доб­рых ко­ней и по­ря­доч­ный ме­шок ду­ка­тов, со­ве­то­вал ехать на зи­мов­ник ста­ро­го Ка­сьяна и там ждать вес­тей от пол­ков­ни­ка, обе­щал­ся приех­ать к ним на свадьбу в гет­ман­щи­ну и быть по­са­же­ным от­цом.

Случалось ли вам ви­деть страш­ный сон? Не то буд­то вы про­иг­ра­ли пульку в пре­фе­ранс, или вас ок­ле­ве­тал ближ­ний, или вам по­да­ли хо­лод­но­го су­пу, или смаз­ли­венькое ли­чи­ко, дав­ши вам сло­во тан­це­вать, от­ка­за­лось и пош­ло с мяг­ки­ми бар­хат­ны­ми уси­ка­ми, а вы для vis-a-vis пол­ча­са гу­ля­ли по за­ле с ка­ким-то при­ви­де­ни­ем - или буд­то вы в те­ат­ре, где иг­ра­ют нес­тер­пи­мую не­ле­пи­цу: пе­ред ва­ми на сце­не рус­ский му­жик, бо­ро­дач, ши­ро­ко­ве­ща­тельно перел­агает на рос­сий­ский ди­алект de of­fic­lis. Ци­це­ро­на и ма­шет ру­ка­ми и го­ря­чит­ся, как в ста­ри­ну сам оный прес­ло­ву­тый ви­тия пе­ред ро­манс­ким на­ро­диш­ком, а его же­на в ко­кош­ни­ке, в са­ра­фа­не и фран­цузс­ких баш­мач­ках, по­пи­вая пра­вос­лав­ный ква­сок, ре­ша­ет воп­рос о Вос­то­ке луч­ше за­морс­ких га­зет и пар­ла­мен­тов. Вы хо­ти­те бе­жать, но две­ри за­пер­ты, ни­ко­го не пус­ка­ют, а меж­ду тем ав­тор пьесы са­мо­до­вольно гля­дит на вас из ло­жи и, улы­ба­ясь, буд­то го­во­рит "Что, при­ятель, по­пал­ся? Знай на­ших!" Сог­ла­сен, это страш­ные ви­денья, не­вы­но­си­мые сны - но не о та­ком го­во­рю я: нет, слу­ча­лось ли вам ви­деть сон тяж­кий, сок­ру­ши­тельный, уби­ва­ющий ваш дух в са­мом су­щест­ве его, сжи­ма­ющий ва­ше серд­це, отк­ры­ва­ющий пе­ред ва­ми од­но от­ча­яние и без­на­деж­ность?..

Ис­пы­та­ли ли вы ра­дость при про­буж­де­нии от та­ко­го сна?.. Не прав­да ли, что эта ра­дость не име­ет ни­че­го об­ще­го с дру­ги­ми на­ши­ми ра­дос­тя­ми? Пе­ред нею блед­ны и бесц­вет­ны, как го­ря­щие све­чи пе­ред солн­цем, луч­шие ми­ну­ты, ук­ра­ша­ющие ва­шу жизнь, и пер­вые эпо­ле­ты, и гар­мо­ни­чес­кое "люб­лю", ска­зан­ное вам ког­да то очень бла­го­вос­пи­тан­ною ба­рыш­ней, ска­зан­ное, мо­жет быть, по­то­му, что ей очень хо­те­лось ска­зать ко­му-ни­будь это сло­во, и ру­ко­по­жа­тие ва­ше­го на­чальни­ка, и приг­ла­ше­ние на обед к зна­чи­тельно­му ли­цу, и все про­чие бла­га зем­ли, ко­то­рые в свое вре­мя сильно зас­тав­ля­ли тре­пе­тать ва­ше серд­це, не прав­да ли?

Если вы мо­же­те предс­та­вить эту вос­хи­ти­тельную, свет­лую, спо­кой­ную ра­дость, это ус­по­ко­ительное соз­на­ние, что про­шед­шее - меч­та, пус­той сон, тог­да вы приблизи­тельно пой­ме­те сос­то­яние Алек­сея и Ма­ри­ны - я не бе­русь его опи­сы­вать: есть ми­ну­ты в жиз­ни, есть чувст­ва, ощуще­ния, ко­то­рые не под­ле­жат ни­ка­ко­му опи­са­нию, хоть они дос­туп­ны поч­ти вся­ко­му. Кто из нас не по­ни­ма­ет впол­не кра­со­ты и ве­ли­чия солн­ца и кто из прос­лав­лен­ных живоп­исцев изоб­ра­зил его, хо­тя мно­гие изоб­ра­жа­ли, изображают­ и бу­дут изоб­ра­жать?

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

I

Там ро­ди­лась, гар­цо­ва­ла

Козацькая во­ля,

Там шлях­тою, та­та­ра­ми

Засiвала по­ле,

Засiвала тру­пом по­ле,

Поки не ос­ти­ло

Лягла спо­чить а тим ча­сом

Виросла мо­ги­ла.

Т. Шев­чен­ко

…

Cher amant, J'ai ve­cu po­ur t'aimer, et je me­urs en t'fi­man.

….

Je les ai to­us per­dus… je n'ai plus qu'a mo­urir.

Gilbert [13]

Когда уехал ко­ше­вой и стар­ши­ны, Алек­сей с Ма­ри­ною, упав на ко­ле­ни, по­мо­ли­лись бо­гу, об­ня­лись и по­еха­ли на зи­мов­ник ста­ро­го Касьяна И вот они од­ни в чис­той сте­пи; Сечь уже скры­лась из ви­ду; кру­гом зе­ле­ная пус­ты­ня - только зем­ля да не­бо; по зем­ле се­реб­рис­тою вол­ною, слов­но мо­ре, лос­нит­ся ко­выль, ког­да ве­тер слег­ка его заволну­ет­; на не­бе го­рит оди­но­кое солн­це. Ти­хо, пус­то… но на­шим пу­те­шест­вен­ни­кам степь не ка­за­лась пус­ты­нею: их ду­ши бы­ли пол­ны внут­рен­нею жизнью, серд­ца близ­ко би­лись друг под­ле дру­га; им улы­бал­ся бо­жий мир, и они улыба­лись, гля­дя на не­го, и, ос­та­нав­ли­вая друг на дру­ге взо­ры, по­жи­ма­ли ру­ки, как бы ста­ра­ясь уве­риться, не сон ли это? Счастье бы­ло слиш­ком ве­ли­ко, слиш­ком неожид­анно..

13

– Дорогой воз­люб­лен­ный, я жи­ла, что­бы те­бя лю­бить, и я уми­раю, те­бя лю­бя.

Я всех их по­те­рял... мне ос­та­лось только уме­реть.

Жильбер (франц.)

На да­ле­ком го­ри­зон­те по­ка­за­лась чер­ная точ­ка; она, ка­залось, не рос­ла, не ума­ля­лась, не дви­га­лась в сто­ро­ны.

–  Уж не во­рог (враг) ли это?
– ска­зал Алек­сей.
– Только быть не мо­жет.

–  Куст или ка­мень, - от­ве­ча­ла Ма­ри­на.

–  Сколько я пом­ню, здесь не­от­ку­да взяться ни кус­ту, ни кам­ню. Впро­чем, пос­мот­рим, - при­ба­вил Алек­сей, остано­вил ко­ня, под­нес к гла­зам на­гай­ку и, при­щу­ря ле­вый глаз, дол­го смот­рел вдаль пра­вым че­рез на­гай­ку.