Чайковский

Гребінка Євген

–  Бог с ним! Что она мне бы­ла? Ров­но ни­че­го. За­чем же я возьму ду­кат?

–  Отдай его мне, Ни­ки­та, - ска­за­ла Ма­ри­на, - она мне род­ная, она лю­би­ла мо­его Алек­сея, я бу­ду но­сить ее по­да­рок. Ты мне от­да­ешь его, Алек­сей?

–  Бери, ко­ли те­бе хо­чет­ся, мое зо­ло­то, - го­во­рил Алек­сей, на­де­вая на шею Ма­ри­ны сну­рок с мед­ною та­тарс­кою или ту­рец­кою мо­не­тою и гля­дя ей в очи, пол­ные слез.

–  Вишь, ка­кие гор­ли­цы!
– поч­ти зак­ри­чал Ни­ки­та.
– Не прис­та­ло вам быть под­ле мерт­во­го, уби­рай­тесь от­сю­да! Про­щай­те!Да хра­нит вас бог и пок­ро­ет от на­пас­тей свя­тая на­ша Пок­ро­ва!

Алексей и Ма­ри­на прос­ти­лись с Ни­ки­той и быст­ро по­скакали по сте­пи,

буд­то убе­гая от страш­но­го зре­ли­ща смер­ти. Ни­ки­та вы­нул из но­жен саб­лю, пе­рек­рес­тил­ся и на­чал рыть мо­ги­лу, на­пе­вая впол­го­ло­са:

Ветер ве­ет, тра­ва шу­мит, В сте­пи ле­жит ка­зак убит, Не для не­го ве­тер ве­ет, Не для­не­го солн­це гре­ет, На го­ло­ву, пок­ры­тую Зеленою ра­ки­тою, Уж сел во­рон, шум­но кря­чет, А вер­ный конь у ног пла­чет "Не ку­шанье, не мед го­товь Мне, ма­туш­ка, а до­мик нов, В нем три дос­ки сос­но­вые, Четвертая кле­но­вая!.."

II

Ой, гоп по ве­че­рi

Замикайте, дi­ти, две­рi,

А ти, ста­ра, не жу­рись,

Та до ме­не при­хи­лись.

Т. Шев­чен­ко

А де­вуш­ке в сем­над­цать лет

Какая шап­ка не прис­та­нет!

А. Пуш­кин

И те­перь, про­ез­жая хер­сонс­кие сте­пи, вы час­то мо­же­те ви­деть по­до­бие за­по­рожс­ких зи­мов­ни­ков, или ху­то­ров, на ко­то­рых жи­ли же­на­тые за­по­рож­цы. Та же ог­ра­да из кам­ня, до­вольно не­ров­ная, по­то­му что круг­лые ва­лу­ны бу­лыжника всег­да не­охот­но ло­жат­ся друг под­ле дру­га и ос­тав­ля­ют меж­ду со­бой от­верс­тия, ко­то­рые те­перь иног­да за­ма­зы­ва­ют по­се­ля­не гли­ною: в ста­ри­ну они слу­жи­ли вмес­то амб­ра­зур; из них жи­тель зи­мов­ни­ка час­то высмат­ривал на сте­пи дру­га и нед­ру­га и, в слу­чае надобн­ости, по­сы­лал нед­ру­гу мет­кую пу­лю; и те­перь по­доб­ная ого­ро­жа час­то ук­ра­ша­ет­ся свер­ху гус­тым вен­ком из су­хих вет­вей ко­лю­че­го степ­но­го тер­нов­ни­ка, что в ста­ри­ну бы­ло непре­менным ус­ло­ви­ем, и те­перь мно­гие из­бы сло­же­ны из кам­ней, пок­ры­ты со­ло­мою или гру­бы­ми ство­ла­ми степ­ного бурьяна. Сло­вом, кто ви­дел по­лу­ди­кий хер­сонс­кий хутор­ок, тот мо­жет иметь по­ня­тие о на­руж­нос­ти зимовни­ков за­по­рож­цев; только те час­то бы­ва­ли обширн­ее и в сво­ей ка­мен­ной ог­ра­де зак­лю­ча­ли или мог­ли заключ­ать все хо­зяйство, да­же скир­ды хле­ба и ста­да.

Уж был ве­чер, ког­да Чай­ковс­кий с сво­ею же­ною приехал­и на зи­мов­ник Касьяна и ос­та­но­ви­лись у во­рот. Ка­за­лось, нет в нем ни од­ной жи­вой ду­ши. Слов­но кру­тая ба­та­рея сто­ял зи­мов­ник, об­ве­ден­ный вы­со­кою ка­мен­ною сте­ною, час­то уты­кан­ною свер­ху тер­нов­ни­ком; только со­ба­ки, по­чуя чу­жих, за­ли­ва­лись за ог­ра­дой.

–  Отвори, дя­дюш­ка Касьян!
– зак­ри­ча­ла Ма­ри­на.

–  Молчи, - ска­зал Алек­сей, - кто так го­во­рит, да еще но­чью, с за­по­рож­цем! Бе­ду нак­ли­чешь, слышь?

Точно, кто-то по­до­шел из­нут­ри к ог­ра­де; стая во­робьев, дре­мав­ших на тер­нов­ни­ке, вспорх­ну­ла; ти­хо щелк­нул ру­жейный ку­рок…

–  Пугу, пу­гу!
–

зак­ри­чал Алек­сей, при­ло­жив во­рон­кою ко рту ку­лак.

–  Пугу?
– воп­ро­си­тельно про­пел та­инст­вен­ный, невиди­мый го­лос за ог­ра­дою.

–  Казак с Лу­гу, - от­ве­чал Алек­сей.

–  И дав­но бы так!
– ска­зал го­лос.
– Хлоп­цы, от­во­ряй­те во­рота, а ко­ней по­ве­шай­те там, где и на­ши (при­вя­жи­те к яс­лям). Ми­лос­ти про­сим до ха­ты.

–  Ваши го­ло­вы, па­не ота­ма­не и то­ва­рист­во, - го­во­рил Алек­сей, вхо­дя с Ма­ри­ною в ха­ту.

–  И мы ва­ши го­ло­вы, ва­ши го­ло­вы!.. Про­шу си­да­ты, - от­вечал хо­зя­ин.
– От­ку­да бог не­сет? Хлоп­цы, дай­те ме­ду!. С до­ро­ги не ху­до вы­пить.

–  А ты и не уз­нал ме­ня, дя­дюш­ка Касьян?
– ска­за­ла хозяи­ну­ Ма­ри­на.

–  Так и есть! Он! Па­ри дер­жу, что ты кри­чал у во­рот, как ба­ба. От те­бя только и мо­жет это статься.

–  Отгадал, дя­дюш­ка.

–  Благодари бо­га, что с то­бой ра­зум­ный то­ва­рищ и зна­ет все на­ши по­ве­ден­ции, а то не­да­ле­ко бы­ло бы те­бе попро­бовать пу­ли.

–  За что?

–  Еще и за что? По­жил на Се­чи хоть нем­но­го, а ума ни крош­ки не наб­рал­ся! Вся­ко­го на­ро­ду бро­дит по сте­пи: ко­ли кто не отк­лик­нет­ся по-на­ше­му, так и не наш, а ко­ли но­чью хо­дит, так и неп­ри­ятель, бей его, по­ка он те­бя не убил. Бла­го­да­ри сво­его то­ва­ри­ща…

–  Он мне не то­ва­рищ, а муж, дя­дюш­ка Касьян.

Старый Касьян мол­ча ус­та­вил гла­за на Ма­ри­ну, как бы не по­ни­мая, что долж­но ему де­лать, сме­яться или сердить­ся за та­кую не­ле­пую шут­ку, и при­шел в ужас, ког­да Чай­ковс­кий рас­тол­ко­вал ему, в чем де­ло.

–  Ах ты ока­ян­ная!
– су­ро­во го­во­рил Касьян - Так ты про­вела мою се­дую чуп­ри­ну, [16] как те­лен­ка?.. Счастье ва­ше, что вы у ме­ня в ха­те и от­да­ли мне свои го­ло­вы, а то я ведь сер­дит, очень сер­дит. Вер­но, все вы соз­да­ны для об­мана… Как умер­ла по­кой­ни­ца же­на, вот и по­ду­мал: все кон­че­но, от­ды­хай, Касьян, на ста­рос­ти: уж ник­то те­бя больше не ста­нет об­ма­ны­вать - а тут наш­лась дру­гая. И не знал и не ве­дал, при­вя­за­лась бог весть от­ку­да на до­ро­ге и в круг­лые ду­ра­ки за­пи­са­ла. Срам по­ду­мать… Гос­по­ди мно­го­ми­лос­ти­вый, - про­дол­жал груст­но Касьян, на­бож­но смот­ря на об­ра­за, - прос­ти мне, ста­ро­му дур­ню, мое согреш­ение… За два ду­ка­та про­вел бы­ло я в род­ную Сечь страш­но­го неп­ри­яте­ля, ху­же ля­ха и та­та­ри­на, злее турецк­ой чу­мы и крымс­кой ли­хо­рад­ки… про­вел бы­ло ока­ян­ную ба­бу! Не знал я, гос­по­ди, что оно та­кое, ей-бо­гу, не знал… вот те­бе крест!..
– Касьян пе­рек­рес­тил­ся.

16

– чуб

После мо­лит­вы Касьян ус­по­ко­ил­ся. Ма­ри­на на­ча­ла у не­го про­сить про­ще­ния.

–  Бог с то­бою, я на те­бя не сер­жусь; на се­бя сер­жусь я, что оп­ло­шал… Ну, да бы­ло, что бы­ло, вер­но, так бо­гу угод­но, прош­ло - и я за­бу­ду… Те­перь мое де­ло ува­жать те­бя: ты еси же­на слав­но­го за­по­рож­ца Чай­ковс­ко­го; наш ко­ше­вой вас по­ва­жа­ет и не за­был ме­ня, ста­ри­ка: отп­ра­вил ко мне в гос­ти; спа­си­бо ему, жи­ви­те у ме­ня, по­ка не сос­ку­чи­тесь. Вот вам мое сло­во.

Алексей и Ма­ри­на бро­си­лись об­ни­мать Касьяна.

–  Полно, пол­но, де­ти! Вы за­ду­ши­те ста­ри­ка, - го­во­рил Ка­сьян, оти­рая сле­зы, - вы доб­рый на­род, бог вас возьми!.. Бы­ли и у ме­ня де­ти, бы­ла же­на.. Нет де­тей, нет сы­но­вей: один уто­нул под Азо­вом, дру­го­го сожг­ли ля­хи, а третьего конь убил, свой конь… доб­рый был конь, а убил сы­на!.. Ни за что ни про что про­пал че­ло­век!.. Вот пя­тый год же­на умер­ла… и я один до­жи­ваю век с хлоп­ца­ми… Спа­си­бо вам, что при­еха­ли.