Человеческое, слишком человеческое. Книга для свободных умов
Шрифт:
Об изучении общества как тела. — Для тех, кто сейчас в Европе, а особенно в Германии, хочет изучать экономику и политику, самое скверное состоит в том, что фактические условия иллюстрируют не правила, а исключения или переходные и начальные стадии. Поэтому нужно сначала научиться закрывать глаза на фактическое положение вещей и, к примеру, направлять взгляд вдаль, на Северную Америку, туда, где ещё можно видеть своими глазами и застать на месте начальные и нормальные движения общественного тела, если будет на то желание, — в то время как в Германии для этого потребуются трудные исторические разыскания или, как уже упоминалось, бинокль.
В каком смысле машина унижает. — Машина безлична, она лишает труд чести, того индивидуально удачного
Карантин на столетия. — Демократические институты — это карантины против старой чумы тиранических влечений: в качестве таковых они чрезвычайно полезны и чрезвычайно скучны.
Самый опасный из сторонников. — Самый опасный из сторонников — тот, отпадение которого приведёт к гибели всей партии: иными словами, это наилучший сторонник.
Судьба и желудок. — Одним бутербродом больше или меньше в желудке жокея — и, бывает, от этого зависят результаты скачки и ставок, то есть счастье или несчастье для тысяч людей. — Покуда судьбы народов зависят от дипломатов, желудки дипломатов всегда будут предметом патриотических забот. Quousque tandem [87] —
87
Доколе же <, о Катилина?> (лат.) — См.: Цицерон. Против Каталины, I, 1.
Победа демократии. — В наши дни все политические силы пытаются эксплуатировать страх перед социализмом, чтобы укрепить собственные позиции. Но длительную выгоду отсюда извлекает всё же только демократия: ведь все партии вынуждены сейчас льстить «народу», предоставляя ему всяческие льготы и свободы, благодаря чему он в конце концов сделается всемогущим. Народ как нельзя более далёк от социализма как учения об изменении условий приобретения собственности: а если только он когда-нибудь подавляющим большинством голосов в своих парламентах получит инструмент для завинчивания налоговых гаек, то с помощью прогрессивного налога набросится на верхушку капиталистов, купцов и биржевиков и действительно постепенно создаст среднее сословие, которое сможет забыть о социализме, как о побеждённой болезни. — Практическим результатом этой распространяющейся демократизации будет прежде всего союз европейских народов, в котором каждый отдельный народ получит границы, соответствующие географической целесообразности, и будет иметь положение кантона с его особыми правами: а с историческими воспоминаниями прежних народов при этом будут считаться очень мало, поскольку пиетет по отношению к ним мало-помалу будет до основания искоренён при господстве демократического принципа с его страстью к нововведениям и экспериментам. Исправления границ, которые окажутся при этом необходимыми, будут проводиться так, чтобы идти на пользу больших кантонов и одновременно на пользу всего союза, а не ради памяти о какой-нибудь седой старине. Найти основания для таких исправлений будет задачей будущих дипломатов, которые в то же время должны быть исследователями культуры, агрономами, экспертами в области сообщений и опираться не на армии, а на причины и соображения пользы. Лишь тогда внешняя политика будет неразрывно связана с внутренней: в то время как сейчас последняя всё ещё поспевает вслед за своей гордой повелительницей, собирая в жалкую корзинку отдельные колосья, оставшиеся после жатвы первой.
Цель и средство при демократии. — Демократия стремится создать и гарантировать независимость для как можно большего количества человек — независимость мнений, образа жизни и заработка. Для этого ей необходимо отказать в политическом праве голоса как неимущим, так и сверхбогатым, этим двум незаконным классам людей, над устранением которых она должна постоянно работать, поскольку они всё снова ставят под вопрос решение её задачи. Равным образом она должна препятствовать всему, что, как кажется, нацелено на организацию партий. Ведь три великих врага независимости в указанном тройном значении суть неимущие, богачи и партии. — Я говорю о демократии будущего. То, что называется так уже сейчас, отличается от более старых государственных форм лишь тем, что едет с новыми лошадьми: улицы всё ещё старые, и колёса тоже ещё старые. —
Благоразумие и успех. — Благоразумие, великое качество, в сущности, добродетель всех добродетелей, их прабабка и царица, в обычной жизни отнюдь не всегда пользуется успехом, и жених, который домогался бы этой добродетели лишь ради успеха, почувствовал бы себя обманутым. А люди практические считают его подозрительным и путают с коварством и ханжеской хитростью: а тот, кому благоразумия, напротив, явно не хватает — человек, который без раздумий берётся за дело да и промахивается, — пользуется славой честного, надёжного малого. Стало быть, практические люди не любят благоразумных, считая, что те представляют для них опасность. С другой стороны, благоразумных часто воспринимают как людей боязливых, робких, педантичных — непрактичные сибариты находят их как раз неприятными, поскольку те не живут, подобно им самим, на авось, не думая о своём поведении и об обязанностях: благоразумные появляются в среде непрактичных как их воплощённая совесть, и ясный день при виде первых меркнет в глазах вторых. И когда успех и любовь окружающих обходят благоразумных людей стороной, они всегда могут говорить себе в утешение: «Такие уж высокие налоги приходится мне платить за обладание самым ценным благом среди людей — но дело того стоит!»
Et in Arcadia ego [88] . — Я глядел вниз, поверх волнующихся складок холмов, на молочно-зелёное озеро, сквозь пихты и мрачные от старости ели: всевозможного вида обломки скал вокруг меня, пестреющая цветами и травами земля. Стадо двигалось передо мной, растягиваясь и рассыпаясь; отдельные коровы и их группы подальше, в резком свете вечерней зари, рядом с хвойником; другие ближе, темнее; всё — в спокойствии и вечерней сытости. Часы показывали половину шестого. Бык стада вошёл в белопенный ручей и медленно двинулся по его бурному току, противясь и поддаваясь: так он, видно, доставлял себе какое-то яростное удовольствие. Пастухами были два спалённых солнцем создания с Бергамских Альп: девочка одета почти так же, как мальчик. Слева стены скал и снежные поля над широкими полосами леса, справа два чудовищных обледенелых зубца, высоко надо мною, плывущих в дымке солнечного воздуха, — всё велико, тихо и светло. Вся эта красота вызывала дрожь и немое благоговение перед моментом своего откровения; невольно, так, будто нет ничего более естественного, мысленно видишь в этом чистом, чётком мире света (в котором нет никакого томления, ожидания, где не надо глядеть ни в прошлое, ни в будущее) греческих героев; тут нужно ощущать ту же атмосферу, что ощущал Пуссен, ощущать как его ученик, — героическую и в то же время идиллическую. — Вот так некоторые люди и жили, так они постоянно вчувствовались в мир, а мир вчувствовали в себя, и был среди них один из величайших людей, открывший героико-идиллический вид философствования: Эпикур.
88
И я был в Аркадии (лат.).{187}
Считать и измерять. — Видеть сразу много вещей, соотносить их друг с другом, подводить им общий баланс и быстро извлекать из них вывод, достаточно надёжно высчитывая их конечный итог, — такое умение составляет решающее качество великих политиков, полководцев, купцов: коротко говоря, это умение быстро считать в уме. Видеть пред собой одно дело, находить в нём единственный мотив своих поступков и судью всех остальных — это решающее качество героев, равно как и фанатиков; иными словами, это сноровка в измерении одною меркой.
Не смотреть не вовремя. — Пока что-то переживаешь, надо полностью отдаваться переживанию, закрывая глаза, то есть не быть внутри переживания ещё и наблюдателем. Ведь это нарушит хорошее пищеварение переживания, и вместо мудрости ты получишь только индижестию{168}.
Из практики мудрецов. — Чтобы стать мудрым, нужно намеренно идти на некоторые переживания, иначе говоря, бросаться им в пасть. Разумеется, это куда как опасно; иные «мудрецы» оказывались при этом съеденными.
Умственное переутомление. — Бывает, мы проявляем к людям равнодушие и холодность, что воспринимается как жестокость, как изъян характера, но часто оказывается только результатом умственного переутомления: из-за него нам безразличны или противны и другие, и мы сами.
«Одно только нужно».{169} — Если ты умён, для тебя важно только одно: сохранять веселие души. — Эх, добавил некто, если ты умён, то лучше всего тебе быть мудрым.