Чем ближе ты находишься - тем меньше видишь
Шрифт:
Первое превращение из человека в монстра, из Охотника - в Убийцу.
Первое убийство Алисы.
Первая кровь на её руках.
Первая месть за смерть.
Она узнает место каким-то чутьём, каким-то внутренним состоянием, вдруг вспоминает всё – не размыто, как раньше, не урывками, звуками, эмоциями, а целой картиной.
Открыть дверь с ноги, просто выбить одним сильным ударом и даже не удивиться, откуда взялось столько силы. Секунды на оценку ситуации. Несколько мужчин с перевязочным материалом, у одного из них торчит из бока сломанная стрела, и он жалобно стонет. Ал знает, она уже тогда понимала в анатомии – ему не выжить, если протолкнуть стрелу чуть глубже, она проткнёт артерию и мощный поток собственной крови смоет его с лица Земли. Может, по кровавому этому следу она и шла. Эти люди спокойны, они расслабились, они не
У двери стоит раскрытый ящик с патронами, как нелепо. Она запускает в него руку, пока они изумленно смотрят на почти девочку с карабином, доли секунд наслаждается ощущением чистой ярости, что пробуждает в ней прикосновение к продолговатым предметам, начиненным смертью. Но в тот момент она не думает подобными эпитетами, она просто бросает горсть патронов в огонь и ныряет обратно на улицу, чтобы разлетающиеся снаряды не задели её. Это, может быть, даже никого не убьет, но дезорганизует. Так, возможно, она с ними и расправилась, оглушенные взрывом, раненые, они не могли сопротивляться, как она того желала. Может, так даже лучше. Это первый глоток пьянящей силы, первый день в новом статусе, первый раз, когда всё мешается в водовороте, вырывая часы, а то и целые сутки из жизни. Свои патроны она расстреливает просто наугад, даже не целясь, едва затихает последний хлопок. Три патрона, их было всего три, она ощутила это пальцами. Десятки, тройки… Загадочные цифры, за их значения мозг цепляется, пока она ждет удачного момента для себя. Десять – завершенность и безупречность, три – эмоциональность и предвидение, есть еще двенадцать, волшебное число двенадцать, которого в их жизни тоже много – сила и мужество, неумение прощать.
Карабин щелкает впустую, объявляя, что патроны закончились, тогда она бросает его в сторону и бежит вперед, доставая нож…
Алиса трясёт головой, возвращаясь в реальность. Она спешно выходит на улицу, будто стены сейчас рухнут. Френ прислонился спиной к внешней стороне стены и смотрит в другую сторону, на лес.
– Что ты хочешь? – слова даются ей с трудом. Воспоминания, неожиданно проступившие кровавыми пятнами на снегу, стягивают путами грудь, лишая возможности нормально вздохнуть.
Френ молчит, только смотрит грустно и с такой пробивной нежностью, от которой легко задохнуться.
– Я всегда думала, что ты любишь меня, - здесь нет никого, кроме неё и её безумия, поэтому Ал решает, что может, наконец, сказать. – Ты был первым, в ком я не сомневалась. Но сейчас заставляешь меня вспомнить то, что я никогда не знала и не хотела бы знать. Почему? Ты наказываешь меня?
Призрак опускает взгляд, чертит носком ботинка линии в утоптанном снегу.
– Ответь мне, чёрт возьми! – кричит она и хочет схватить его за воротник, встряхнуть и выбить из него слова, но руки проваливаются в пустоту. Френ - призрак, лишь её галлюцинация, плод больного воображения.
Было бы ей легче, если бы он мог говорить? Было бы ей лучше, если бы он сказал? Страшно не то, что он молчит или говорит, а то, что охотник Френ лишь часть её подсознания и искать ответы ей придется в себе. Будто чёртова сущность, желающая убить всё живое вокруг, хочет показать, как это приятно.
Обратно Ал возвращается одна, сбивается с дороги, плутает пару часов и, наконец, приходит к дому, когда алая полоска рассвета расплывается по горизонту, разделяя небо и землю. Она забирается на печь, чтобы согреться, поворачивается спиной к стене и пытается не думать. Не думать о смертях, что она принесла в этот мир, не думать о том, что будет с ней дальше, не думать ни о чем, попытаться сосредоточится на пустоте в голове. Хвост беспокойно елозит по подстилке, глухо стучит по стене, трогает пугливо холодные ноги.
Но это не помогает, в памяти то и дело всплывают и крики, и хруст костей. Под закрытыми веками человек, из бока которого торчала сломанная стрела, обмотанная слоями бинтов и повязок, окрашенных кровью. Основанием ладони Ал протолкнула стрелу дальше, затем вырвала
Шутер потягивает колени к груди, обнимает ноги руками, хвост сам собой оплетает её, очерчивая границу. Будто она может спрятаться от своей боли, если станет занимать меньше места. Будь у неё крылья, она могла бы накрыться ими, запирая себя в плотный кокон. Ал вдруг становится смешно. Она покрыта чешуёй, у неё есть хвост и спинные гребни, длинный раздвоенный язык и острые зубы. Были бы крылья, и она могла бы звать себя драконом. Только не бывает драконов-женщин.
В углу дома, на рабочем столе, что-то щелкает, затем еще раз и еще, после четырех щелчков по комнате начинают плыть первые ноты мелодии колыбельной из шкатулки. Звук скорее приятный, чем пугающий, но заставляет наполниться тревожным холодком. Греющаяся на печи Алиса и спящая Бетти вздрагивают почти одновременно.
– Что это? – спрашивает Бетти, выбираясь из уютного кокона одеяла, куда заворачивается каждую ночь.
– Музыкальная шкатулка, - понимает Ал, соскальзывая с печи.
Шкатулка стоит на столе раскрытая, пусть она уже не издает звуков, но Алисе нравится смотреть на балерину и думать о том, какая была мелодия. Сейчас же балерина вновь кружится в танце под знакомую песню.
– Старые вещи… - задумчиво говорит Бетти, расправляя загнувшийся край платья крохотной миловидной девушки. – Они часто бывают неисправны, и пугают в самый неподходящий момент. В гостиной моей тёти стояли большие старые китайские часы. Я помню, как, приезжая к ней на каникулы, я часто стояла перед ними и смотрела, как ритмично движется маятник, как плавно бегут резные стрелки. Позже, дядя рассказал мне, что в час её смерти часы неожиданно пробили четыре раза, хотя и не должны были, и встали. Они вызывали часовщика, но стрелки делали круг и вставали точно на том времени, когда умерла тётя, и били четыре раза. Дядя усмотрел в этом проклятие и избавился от них. Он разбил часы, сжёг их и закопал пепел.
– Почему он так испугался?
– Его семья была из Китая. В китайском языке числительное “четыре” и глагол “умирать” звучат одинаково, пусть и пишутся по-разному и имеют разное значение.
Алиса могла бы улыбнуться, могла бы сказать что-нибудь о повторяющихся неисправностях, старых часах и плохих часовщиках, но она сама знает, как это - пережить любимого человека. Её собственное сердце встало, когда умер Френ, и забилось с удвоенной силой, стремясь прыгнуть в руки Клинта, когда они поцеловались в первый раз. Не сломайся тогда всё прикрытие, не узнай “Мстители” её правду, что бы стали они делать? Хм… не стоит мечтать, хотя, Клинта определённо стоит спросить, если она хочет проверить утверждение “сгореть от стыда”.
Балерина останавливается, в последний раз сделав резкое движение.
– Ты думаешь, что это тоже какой-то знак? – спрашивает Алиса, вновь поворачивая ключик. Механизм щелкает, но мелодия не играет.
– У меня никогда не было музыкальных шкатулок. Отец считал это пустой тратой денег и времени, - грустно улыбнулась Бетти.
– У меня была, - девушка проводит пальцами по краю.
Какое-то время после появления на Аляске, Френ, укладывая её спать, рассказывал сказки именно под музыку из шкатулки. Ал плохо засыпала, постоянно ворочалась, часто просыпалась, поэтому он и начал рассказывать сказки. Сначала они были глупые и нескладные, вроде плохих пересказов давно-давно смотренных фильмов, но со временем растревоженная очередной историей девочка не могла уснуть, раз за разом, переживая сказочные события. Хвост предвкушающе стучит по полу, выбивает какую-то мелодию, лопатки с зародышами крыльев начинают больно пульсировать.