Chercher l'amour… Тебя ищу
Шрифт:
— Нет, — вздрагиваю и, скосив взгляд, вполоборота быстро отвечаю. — Доброе утро!
— Красноречивое крысиное поведение, козлина, — я слышу, как он сплевывает, звонко цокает, и кажется, шурует языком по деснам, цепляя кончиком случайно заскочивший между зубов коричневый табак. — Повадки гниды и предателя. Что на этот раз забыл, Свят?
Он снова пьян?
— Я уезжаю, Сергей.
— Понял, не дурак, а дурак бы, сука, и не понял, — из-за спины выходит и становится в точности передо мной. — Ты что-то хочешь рассказать,
— Никак нет, Сергей Максимович.
— Добавил официоза, выпячиваешь грудь и поджимаешь ягодицы. Ты, Святик, как тот кобель, который боится получить пинка по яйцам, а на финал — под зад.
— Я должен заплатить Вам…
— Бумажек, типа денег, гнида, у тебя вовек не хватит, — прыскает Смирнов. — Разбогател, видать? Решил струсить с родного государства свои честно заработанные?
— Нет.
— А-а-а-а! — по-волчьи задирает голову.
— Я уезжаю.
— Пора и честь типа знать? — надменно искривляет губы.
— Да.
— Согласен, — пошатываясь, выставляет себе на пояс подрагивающие руки. — А что с мальчишкой?
— Мы будем видеться.
— О, как! — качнувшись, подается на меня вперед. — Это вы с Хулией когда — напомни, будь любезен, мил сучий человек — пришли к такому поразительному заключению?
— Я буду с сыном…
— А чего великолепный Красов на это все сказал?
— Какая разница?
— Действительн-О! — Смирнов противно окает и расставляет руки по сторонам. — Итак! Гребаный ты, хитрый мальчик, что на самом деле происходит?
— Вы пьете…
— А ты полиция нравов и отдел по борьбе с алкогольной преступностью, по всей видимости. Ты дурачок и неприкаянный или ты, мамкин выблядок, святой?
На последнем слове, полностью совпадающим с моим армейским прозвищем, я сильно вздрагиваю и странно застываю, всем жалким видом транслируя обычное смирение и жалкую покорность, а выпивший Сергей громко хмыкает и сильно щурит правый глаз.
— Решил прочесть мне выдержки из нормативного параграфа, в котором что-то говорится про какую-то мораль?
— Тетя Женя…
— Тетя, мать ее, Женя — неоднократно проверенный боец и стойкая матрона, у которой, как и у любой из ныне здравствующих баб, по сто с лишним пятниц на одной неделе. Сегодня она в меня тарелками швыряется и спит с проректором по учебной и научной, блядь, работе, а завтра…
— Вы говорите о своей жене, — я в грубой форме делаю Смирнову замечание. — Так нельзя! Это некрасиво, к тому же против правил. Она вторая половина и верный соучастник, а Вы отзываетесь о женщине, с которой столько лет живете и имеете прекрасных дочерей, как о случайном, забежавшем на коптящий огонек, ничтожном, мелком человеке.
— И что? — громко хмыкает.
— Вы прожили вместе…
— Иди ты на х. й, Свят! Мал ты, сука, и очень зелен. Привык все по Уставу, да?
— Да, — последнего совсем не отрицаю. Тут, как говорят, ни
— А в жизни, глупый мальчик, есть вот такие, — руками показывает предполагаемый размер своего предубеждения, — исключительные исключения. С женщинами по правилам ни хренульки не выходит, по шерсти, кстати, тоже не вставляет. Скучно, Свят! Их даже трахать нужно, не повторяясь в позах, иначе… Все! — показывает пошлый жест. — Тю-тю их чрезвычайно важный солнечный оргазм. А вообще…
— Спасибо за разъяснения.
— Сдался, что ли? — дрожащими пальцами сжимает мне плечо.
— Нет, — кошусь на этот жалкий жест, вздрагиваю и вынужденно отступаю, делая один-единственный жалкий шаг.
— А что тогда? — заметив это, тут же убирает руку.
— Пора и честь кому-то знать. Тетя Женя…
— Еще раз что-то вякнешь про миленькую тетю Женю, и я за себя, задротыш, не ручаюсь. Что со свидетельством о рождении? — оглядывается, подыскивая под задницу подходящее для отсидки место.
— Все хорошо.
— Фамилию поменял?
— Через месяц будет готово.
— Хм! Раньше было проще, — плюхается на диван и почти мгновенно раскидывает по мягкой спинке руки. — Пожалуй, — как будто любознательно и с интересом рассматривает помещение, — я тут навсегда остановлюсь. Возражения?
— Никак нет, — ответ свой подтверждаю агрессивным мотанием головой.
— А с Юлей как…
«Вы, ё. аный бабай, не женаты, Святой» — шептал намедни Стасик, посматривая на Смирнову, пританцовывающую возле моей машины и напуганную многообразием военных, шляющихся туда-сюда через строго охраняемый КПП.
«Ну?» — я с не пойми каких херов вдруг сделал вообще ничем не удивленный взгляд.
«Это семейное общежитие» — он передал назад мне наши паспорта. — «Казарма! Вкурил? Офицерские квартирки, а не…».
Чего-чего? Да только, блядь, попробуй что-то отчебучить, гад!
«Ну-ну?» — прищурившись, с угрозой в голосе у Рохлина еще разок спросил.
«Она за кем-то замужем, а ты не женат на ней, а…».
«А?» — набычившись козлом, быстренько ввернул.
«Так нельзя. Это не положено. Внутренняя безопасность нас с поносным дерьмецом смешает, когда устроит внезапную проверку и с ноги откроет хлипенькую дверь в похабную квартирку, устроенную тобой на территории режимного объекта. У нее фамилия…».
Да в курсе, сука, я!
«Мальчишку видишь, Стас?» — кивнул на странно присмиревшего ребенка, который мертвой хваткой вцепился в женскую руку и вместе с этим прятался за распахнутым пальто Юлы, поглядывая при этом украдкой на стриженных галдящих матами «скворцов», гарцующих в сбитых ежедневной муштрой зимних берцах и в настроченных поверх лоснящейся дешевой ткани рыбьим мехом, к тому же сильно вытянутых на заднице и на коленях форменных штанах.
«Да, конечно».
«Это мой сын, Рохля. А эта женщина — моя жена! Еще вопросы, товарищ полковник?».