Chercher l'amour… Тебя ищу
Шрифт:
— А как же «хочу, чтобы ты, сволочь стриженная, ревновал»? А как же «ты, что ли, не ревнуешь»? А как же… — не успеваю до конца мысль сформулировать, как тут же получаю в подреберье небольшой тычок.
— Не ревнуй меня к прошлому, Святослав…
Она права. Вот именно. Ведь к прошлому ревновать нельзя!
— Будь со мной, — хриплю ей в ухо и нагло задираю кофту, вынуждаю Юлю поднять руки, полностью снимаю тряпку и нагло напираю телом, покорно укладываю на живот и вдавливаю ее лицом в подушку.
— М-м-м, — мычит, выкручивается и устраивается вполоборота,
Идеальная фигура… Узкая горячая спина, глубокая позвоночная выемка, маленькие ямочки на пояснице и… Низкая посадка пижамных брюк! Раздвинув свои в коленях согнутые ноги, сжимаю бедрами крепко сведенные нижние конечности Юлы. Расставленными в когтевую стойку пальцами сдираю пояс, скатываю ткань, освобождаю упругую задницу от ненужной хрени.
— Не тяни-и-и, — скулит моя жена.
— Не командуй, сладкая, — шепчу, прокладывая влажную дорожку поцелуев по ее спине, сдавливаю сильно и быстро раздающуюся грудную клетку. — Родная моя, — улыбаюсь, когда рисую носом на лопатках вензеля. — Скучал, скучал, скучал, — на каждую тоску впиваюсь кусающими поцелуями в подрагивающие то ли от наслаждения, то ли от нетерпения плечи.
Юля кошкой распластывается подо мной, поднимает голову, вытягивает шею и специально выставляет зад…
Я сильный! Я, черт возьми, все смогу. Я точно знаю… Так говорил отец!
«Сынок, все силы возвращаются со злостью, с личным правом испытать сильные эмоции, которые, казалось бы, испытывать „нельзя“ или нельзя испытывать именно к этому человеку. Нельзя, нельзя, мой мальчик… Чужое брать нельзя!».
— Моя! — со всего размаху, особо не сдерживаясь и не стесняясь, врываюсь в распахнутую влажную плоть. Я знаю Юлю, ей нравится, когда я сильный, жестокий в меру и очень властный хрен. — Моя, моя девочка. Сладкая детка! Сука-а-а!
Ад! Бездна! Первозданная, почти божественная… П-У-С-Т-О-Т-А!
Я ничего не вижу. Я, блядь, ослеп. Оглох… Все, все, все! Кончено. Навеки. Я, кажется, в дрова и ни х. я не слышу. Не понимаю, не осознаю, не вижу, не слышу и не ощущаю… Не догоняю, как очень громко стонет подо мной Юла и тут же… Тут же закрывает себе рот, прикусывая туда-сюда снующую до этого момента свою маленькую ладонь.
— М-м-м-м, — скулит, мотая головой на каждом проникающем моем толчке в ее податливую плоть.
— Потерпи, любимая, — я трусь футболкой о нежную кожу, прикладываюсь бедрами о скачущие от нашего безумия округлые, упругие ягодицы, раздираю ей нутро, вылизывая спину, шею, плечи и предплечья.
— Еще! — хрипит сквозь пальцы. — Свят, Свят…
«Свят, когда сквозь грусть, печаль пробиваются первые ростки злости, обиды или даже ярости — это признак того, что к человеку, к тебе, мой мальчик, возвращается энергия и сила жить…».
Тараню Юлю, трахаю не останавливаясь, дышу, как загнанный, и обливаюсь потом…
— Я скоро, — почти визжит Смирнова.
Я знаю, детка!
Глава 32
Наш секрет
Из жилплощади, арендуемой
«А впрочем, не обращайте на меня внимания. Прости, прости, Петечка. Нет-нет, ребята, пожалуйста, останьтесь. Со мной полнейший порядок, да и по сложившимся обстоятельствам все очень хорошо».
Что бы это ни было, но мы гостили у ребят полноценную неделю, в течение которой я наскоками, как недобитый воинственными предками узкоглазый хан, посещал свое основное место жительства. Гостеприимные Смирновы, в особенности Сергей Максимович, были весьма поражены моим «кобелиным» непостоянством, гребаным нахальством и «блядской» суетливостью, которые могли свидетельствовать лишь о том, что я:
«Намерен, вероятно, в ближайшем будущем подложить радушным людям жирную свинью?».
В последний — я больше не употребляю слово «крайний» — раз я вынужденно натолкнулся на сильно выпившего главу семейства, предоставляющего мне отменные квадратные метры, который, абсолютно не стесняясь, воспользовался-таки своим исключительным правом арендодателя и ввалился полумертвой тушей в мои хоромы, чтобы, по-видимому, провести инвентаризацию всего движимого-недвижимого имущества в уютном помещении, из которого — так уж сложилось — я не успел убраться незамеченным и с глаз долой куда-то юрко ускользнуть.
Сергей сверкал глазами, шипел, рыгал и даже хрюкал, когда я, суетливо снуя перед его нетрезвым носом, перетаскивал некоторые личные вещички в багажник своей машины. Он странно хватал меня за джинсы, спотыкался и впечатывался задницей в ставшие частоколом стены, расставив руки, раскачивался на панелях, изображая медведя, выбравшегося на свет Божий из неуютной и холодной земляной берлоги, не скрываясь, демонстрировал сильную отрыжку и зачумленно хихикал, словно шлюха с грубым голосом и непривлекательными внешними данными, для которой в силу специфических характеристик не нашлось ни одного любвеобильного и щедрого клиента.
А в чем здесь, собственно говоря, проблема? Все очень просто. Юля не посчитала нужным сообщить родителям, что больше не живет с пидрилой и, более того, что с моей точки зрения, очень важно, хотела бы как можно быстрее получить развод. С этим, как это ни странно, возникают чрезвычайно нехорошие вопросы: по ее словам, ни Красов, ни она ни разу не произнесли во время крупной ссоры простое и весьма короткое своевременное предложение:
«Все кончено, е. ать. А я хочу развод! Прощай!»…
— Тебя обидели, сынок? — шипит мне в спину «папа».