Chercher l'amour… Тебя ищу
Шрифт:
— Я должен был разжать кулак, Юла, и…
— И? — она вдруг тормозит и на середине комнаты со мною вместе застывает.
— Погибнуть, как и все. Как мои друзья, как те ребята, на которых ведомство потом любезно разослало похоронные листы. Я…
— Я убью тебя! — хрипит и мощно вырывается. — Заткнись, в конце концов! Господи-и-и-и! — шипит, пихается и задом, и спиной. — Какой ты тяжелый, какой идейный пидор, какой патриотичный хрен. Ты…
— Смирнова? — а я, по-видимому, офигительно недоумеваю. — Ты что лепечешь?
—
— Не запрягала, чтобы понукать. Успокойся!
— С тобой на том, твою мать, свете успокоюсь. Ты! М-м-м! Поверни меня, — вдруг резко прекращает все вращательные движения, обмякает и чего-то ждет. — Хочу в твои бесстыжие глазища посмотреть.
— Ты меня спасла, — пока прокручиваю фурию вокруг своей оси и устанавливаю к себе лицом, без остановки, как мантру повторяю. — Ты меня спасла, Юла. Только ты!
— То есть это я виновата в твоем предательстве? — формирует пальцами кавычки. — Ну-ну, ну-ну!
— Я офицер, командующее звено, я…
— Знаешь, что, лю-би-мый?
По-моему, сейчас начнется выдвижение ультиматума. Впору бы заржать и вспомнить детский мультик с одной глубокомысленной цитатой:
«Куда угодно, но только не в терновый куст, ребята!»,
но на шуточки, пиздец, как вообще не пробирает. Да и Юля, по общим ощущениям, не оценит, не поймет, зато, похоже, без огнестрела расстреляет.
— Я хочу, чтобы ты был со мной. Мне все равно, каким образом ты сюда попал, хоть на козе, хоть на баране, хоть на чёрте-доходяге. Сдался? — прищурившись, звенит. — Значит, сдался. Вообще не холодно не жарко. Сдал всю компанию, выболтал военную тайну, прислуживал тем гадам? Что еще…
— Хочу тебя, сладкая, — нахально заявляю, пока ловлю ее слова. — Сейчас!
— Обойдешься! — под нос мне выставляет острый пальчик.
— Откушу, — предупреждаю и тут же затискиваю хрупкую фалангу между зубов. Катаю косточку, пропускаю между резцами, клыками, проталкиваю вглубь и пробую сладкий хрящик хищными зубами. — М-м-м! — прикрыв глаза, мычу.
— Идиот! — сипит Смирнова. — Я так тебя люблю…
«Раздевайся, чурка!» — он тычет автоматом мне в лицо. — «Раздевайся, свинья!».
«Обойдешься» — стоя на коленях, угрожающе шиплю.
«Буду делать так!» — как девку тралит грязный мальчик. — «Визжать от наслажденья будешь, грязная свинья!».
«Застрянешь, гнида» — хмыкаю и злобным чертом в его сверкающие бельма смотрю. — «Вазелин не поможет. Придется отрубать. Под корень!» — двигаю плечом, пытаюсь выкрутить из суставов крепко стянутые веревкой руки за спиной. — «Я выгрызу твое хозяйство. У меня в жопе есть клыки, которые соскучились за большими яйцами. Понял, гнида?».
«Заткнись!» — прикладывает мои зубы словно молотом по наковальне. — «Все снимай!»…
— Не надо, — торможу ее ручонки, которыми она пытается поддеть мою футболку. — Юль, — губами трогаю нежную кожу на женской
— Нет, нет, нет, — крутится, мотает головой и нагло запускает пальцы мне под тряпку.
Я вздрагиваю, шкурой сокращаюсь и инстинктивно отхожу назад.
— Почему? — смотрит недовольно исподлобья.
— Я не знаю, — плечами пожимаю.
Это, видимо, ПТСР-дефект!
— Тебе неприятны мои прикосновения? — щадяще наступает, дает мне шанс сдрыснуть и забиться в угол.
Я их не помню! Зато тавром впечатались хлесткие удары плеткой и сначала теплые, затем прохладные плевки на задницу от их детишек, которые всем скопом издевались, пока я голяка перед неумытой долбаной деревней часами в сухомятку на коленях, как наказанный, стоял.
— Пожалуйста, — Смирнова цепляет пальцами край моей футболки и тянет ее наверх. — Свят, руки! — просит жалобно, но в то же время нежно.
Я неукоснительно, повинуясь, выполняю, а Юля снимает трикотажную, слегка поехавшую по ниткам тряпку и откидывает в сторону, от нас подальше. Зачем-то прячу грудь, перекрестив по-бабски руки. Открытым ртом дышу, как пробежавший сложный марш-бросок.
— Люблю! — бережно оттаскивает мои руки и опускает их вместе со своими вдоль моих бедер. — Я помню эту татуировку, Свят.
На левой сиське чернилами набита соответствующая третья группа и положительный резус-фактор. Так заведено у нас. На каждой форме присутствует такая фишка. Это, как считается, существенно облегчает процесс принятия решения в том случае, когда раненному нужно восполнить запасы потерянной крови или выполнить ургентную, как правило, в полевых условиях хирургическую операцию. Там нет условий, чтобы принадлежность крови выяснять, все шьется быстро, ловко, шустро и как будто на военной докторской коленке.
Юля водит пальцем по каждой четко выбитой цифре-букве, затем встает на цыпочки и целует это место, специально высовывая язычок.
— Сладкий! — наигравшись, отстраняется. — Не страшно, дорогой?
Нет!
Нет!
Нет!
Но…
Похоже, жена решила взять прелюдию в свои маленькие руки. Она ведет свою игру, в которой я ни черта не успеваю. Смирнова запускает пальцы за резинку моих спортивных штанов и осторожно сдавливает плоть.
— Не желаешь присоединиться, муженек? — осторожно прикасается щекой к недавно зацелованному месту.
— Продолжай! — хихикнув, жалобно прошу.
— М? — Юля отступает и занимает новое, немного отстраненное от меня, место. — Будешь смотреть, Мудрый? — она спускает тонкие бретельки ночной сорочки.
— Если ты позволишь? — мягко наступаю.
— Стой на месте, мой святой! — выставляет руку.
Она самостоятельно освобождается от одежды, переступает через белый ворох, когда-то бывшей ее рубашки, опять подходит и равняется со мной, задрав истомой тронутое, поблескивающее от света ночной лампы красивое лицо.