Чёрный фимиам
Шрифт:
Женщина попятилась.
– Иди... иди... прости меня...
Он развернулся и быстро скрылся за поворотом.
– Эная, - с нотками осуждения в голосе сказал ее спутник.
– Нельзя было давать ему уйти, раз тебе столь необходим ответ.
– Нельзя было его удерживать, - ответила женщина по-прежнему глядя в ту сторону, в какой исчез человек, который так ее заинтересовал.
– Прикажи, чтобы его проводили, Стиг.
– Я уже приказал, - ответил он.
– И скажи, чтобы ему не навредили, - добавила она.
–
– Идем, незачем тут стоять.
...Сингур слышал, что его преследуют, сперва довели до красных лестниц, затем звук шагов изменился, и беглеца проводили до синих лестниц, там опять кто-то шел следом. Вальтариец понимал - раз идут и меняются, значит, очень он им нужен. Несколько раз он нырял в арки, переходил через короткие дворы. И слушал шаги. Идут. Все равно идут...
В голове уже шумело так, что даже звук собственного дыхания причинял боль. Время утекало сквозь пальцы... И деться некуда. Драг бы побрал эту безумную бабу! Сингур заметил колоннаду богатого дома удовольствий и нырнул в ее тень. Толкнул дверь, прошел через просторную залу, по которой сновали разодетые и полуголые девки, сунул в руки встречающему его евнуху монету, схватил за локоть какую-то черную и поволок вверх по лестнице.
В доме удовольствий его не тронут. Будут ждать, пока выйдет. Потому что плох тот бордель, в котором позволяют навредить хорошо заплатившему посетителю. Вне стен - милости просим, внутри - будьте добры не портить репутацию Дома.
Шлюха, которую он подцепил, лопотала на шианском. Он понимал с третьего слова на пятое, да и не очень интересно было. Однако на втором этаже она вывернулась, сама взяла его за руку и повела вперед.
Всеотец, какие длинные у них тут коридоры! Ума же лишиться можно... Но вот, наконец, девка толкнула дверь, ввела своего спутника в комнату. Одним движением скинула платье, Сингур толкнул ее в сторону, а сам запер дверь и мягко скользнул к окну. Внизу никого не было. Он вернулся к двери и подпер ее кроватью, которую сдвинул одним махом.
Девка стояла, прижавшись к стене, и в ужасе глядела на происходящее. Глаза у нее были... Такие только у шианок бывают - огромные, как тарелки и пронзительно-голубые.
– Спать хочешь?
– спросил ее Сингур на шианском.
Девка испуганно закивала.
– Ложись и спи. Услышу, что пошла к двери - сломаю нос. Станешь уродкой и тебя прогонят.
Это была действительно жуткая угроза. Девка-то красивая. А если искалечишь - правда ведь выгонят. Он дал на входе половину серебряного талгата. Считай, купил эту дуру. Денег-то как жалко...
Сингур сел на пол под окном.
Ему уже было жарко - пот обсыпал от волос до пяток. И дышать нечем. Следующим, он знал, будет холод. А пока жар. Вот же дурак он все-таки!
Девка глядела на него от стены, а потом осторожно сделала шажок к кровати. Мужчина на это никак не отреагировал, и она легла, подтянув длинные ноги к груди. Волосищи - черные и кудрявые - свесились до пола.
Сингур молчал. Ему было плохо. Тело начала бить изнутри мелкая дрожь. Надо перетерпеть. Это недолго. Сейчас сердце выровняется, кровь успокоится и все пройдет. Просто перетерпеть. Первой затрещала сломанная еще лет десять назад голень. Он скрипнул зубами, понимая, что ошибся и все куда как хуже, чем он себе внушал. И лучше не
Ему было больно. Всеотец, как же больно... Он снова опустился на пол, пытаясь заставить сердце биться ровнее. Девка села на кровати и сказала ему на дальянском:
– Такое плохо.
Он усмехнулся. И промолчал. Права ведь.
– Такое плохо, - повторила она, откидывая с коричневого плеча черные кудри.
– Надо лежать. Я делала и было хорошо.
Он посмотрел на нее мутными глазами. Да уж знал он, чего она делала. И был уверен, что оно было хорошо. Девка-то ничего, даже и не потасканная еще. Было б ему не так мерзко...
– Я делала было хорошо, - повторила шианка и поманила его длинным пальцем.
– Надо лежать, чтобы было хорошо.
Вот же дура. Может, и правда ей нос сломать? Хотя нет, жалко. Красивая ведь.
Он вытянулся на полу, чтобы она отвязалась и закрыл ледяными ладонями пылающее потное лицо. Как же плохо... Но шлюха оказалась настырной. Подошла и заставила его, очумевшего от боли, подняться, довела до кровати, уложила.
Сингур сжался на грязных простынях, но девка мягко принудила его перевернуться на живот, погладила напряженную спину и уселась сверху. От этого он чуть не заорал в голос, но сдержался, уткнулся лицом в тюфяк и лишь прикусил щеку. Во рту стало горько от крови.
Руки у нее были сухие и холодные. А Сингуру было очень жарко. Поэтому на миг он расслабился, чувствуя, как ладони скользят по плечам, по спине. Она стянула с него потную рубашку, снова погладила пылающую кожу. Поцокала языком и что-то пробормотала. Он не понял что. Она была легкая, как перышко, но все равно ему было больно. Сломанные некогда кости трещали и гнулись.
Он зацепил зубами подушку, чтобы не орать, но девка, словно почувствовала его боль, стала гладить, пропускать под пальцами мышцы. Руки у нее были... приятные. Он передумал сбрасывать ее на пол.
Когда Сингур начал мерзнуть, она укрыла его покрывалом, легла рядом, прижавшись всем телом.
– Надо лежать. Я видеть. Это больно. Ты смотреть, глаза бешеный. Я понимать. Обещай не бить мой нос.
Бить ее нос... Сингур сейчас даже за зад ее ущипнуть не сумел бы. Девка прижалась к нему и замолчала.
Его трясло еще около часа. Бросало то в жар, то в холод, выворачивало кости, казалось, плоть трещит вдоль хребта, расползаясь, слезая с костей... Потом боль стала утихать. Отступала она медленно и неохотно. Все же ему повезло. На этот раз хотя бы быстро. Девка уже задремала, но когда он сел, она открыла глазищи и мягко коснулась рукой его груди.
– Болеть и умирать. Плохо так.
Он сказал на ее родном языке:
– А ты ноги перед всеми раздвигаешь. Это как, хорошо?
Девка пожала плечами:
– За это платят.
Тоже верно.
– Ты умирать, если так болеть, - сказала она, как о решенном.
Настал его черед пожимать плечами, а шлюха продолжила:
– Меня звать Нелани. Тихая вода. Знать, что такое тихая вода?
Она села напротив него и дождалась, пока Сингур покачает в ответ головой.