Чёрный лёд, белые лилии

Моисеева Ольга Романовна

Когда Таня открыла глаза, дул свежий предрассветный ветер. Небо едва заметно окрашивалось в нежно-розовый и золотистый, тонкие ниточки пушистых облаков на востоке плыли куда-то далеко — туда, где Таня никогда не была и вряд ли когда-нибудь будет.

Она тихо, чтобы не разбудить спящих вокруг людей, потянулась, ощутила, как приятная утренняя прохлада охватывает голые до локтя руки. Низкая осинка опускала ветви почти до Таниной головы. Дышалось легко. Таня потянулась, чтобы достать кончиками пальцев нежно-зелёные маленькие листочки.

Вражеские орудия ударили одновременно,

и всё вокруг превратилось в треск и скрежет. Впереди, в десяти метрах от них, поднялся чёрный сноп земли, выброшенной вверх, тут и там поднялись бурые облака взрывов. Воздух задрожал.

Всё смешалось. Валеры рядом уже не было. Команд Таня не слышала, видела только чёрные силуэты людей, бегающих туда-сюда. Выловив из них знакомо прямую спину Рут, Таня побежала за ней, по пути ухватив с собой Машку.

Они забились в перекрытую щель — человек десять. Среди серого дыма Таня различила знакомые лица Машки и Рут.

Начался артобстрел.

Таня слышала над головой страшный, пробирающий до костей треск, будто небо раскалывалось. Люди жались по углам, прикрывая руками головы. Лица у всех были грубые, неподвижные, точно вырубленные из дерева. Зелёные кепки, надвинутые на глаза, при свете тёмного ветреного утра казались почти чёрными. Зубы были стиснуты. У Маши дрожали губы, серели щёки, но она упрямо, широко распахнув сухие глаза, сжимала в руках винтовку.

Таня сжимала свою, потому что знала: сейчас артобстрел уйдёт дальше — и тогда нужно будет встать. Встать и пойти убивать — или умирать.

Ей было страшно до слёз, до чёртиков и до чего только не, она мало-помалу глохла, и когда в щель ввалился Колдун, грязный с головы до ног, предупредил о том, что вот-вот будет команда, почувствовала: не встанет, нет, не сможет, не пойдёт, ни за что не пойдёт. А потом снова почувствовала: пойдёт. Умрёт, а пойдёт. Потому что.

Непрерывный звенящий гул стоял, как стена, внутрь щели заползал едкий душный запах пороховых газов. Вибрация воздуха постепенно стала спадать, когда она поняла: пора.

В уши Тане будто вставили пробки, но команду «к бою» она различила бы, даже если б была глухой. Быстро выбежала наружу за Машкой, с трудом нашла в дыму первую заготовленную позицию, легла, вдавила в землю локти, расставила ноги, замерла в ожидании следующей команды.

Артобстрел отошёл назад, начала отвечать батарея Черных. В дыму мигали молнии взрывов, земля вздрагивала, воздух ходил ходуном.

Когда Таня увидела впереди чёрные, быстро увеличивающиеся точки, не сразу поняла, что это такое. «Танки!» — крикнул кто-то справа, и только тогда она различила в чёрных махинах вражеские абрамсы. Они косо переваливались через канавы и пригорки, как неуклюжие утки, и вокруг них-то и поднимала столбы земли и дыма наша артиллерия. За танками, скрежеща гусеницами, двигались самоходные орудия. Таня хотела уловить общую картину боя, но всё вокруг то и дело перемещалось, двигалось куда-то.

Страха она не чувствовала — только гулкие удары сердца под рёбрами, заглушающие визг вражеских гусениц.

Из-за смешанных клубов белого, чёрного и серого дыма, тугого и кудрявого, вскоре

послышались непривычные ей звуки, напоминающие звонкое чириканье птички. «Шальные пули», — догадалась Таня. Значит, пехота уже близко, идёт за танками.

Пулемётчик, устроившийся рядом с ней, двадцатилетний Ваня Голубев, главный заводила полка, мастерски игравший на губной гармошке, вдруг пополз вниз по стенке окопа, уронив голову в землю. Таня быстро отложила винтовку, кинулась к нему, вытащила из-за пазухи перевязочный пакет, перевернула Ваню на спину. Отдёрнула руки, почувствовала тошноту, подступающую к горлу.

Всё лицо Вани было залито густой тёмной кровью. Два пулевых отверстия, в верхней части лба и посреди носа, страшно чернели на мёртвом лице. Носа как такового уже не было.

Но надо… надо же перевязать, надо…

На Ванино место быстро подскочил кто-то другой, грубо оттолкнул Таню, спихнул тело вниз, под ноги.

— Не лезь, дура! Убили же, видно, — прохрипел он, скрываясь за пулемётным щитком.

Таня быстро вернулась к винтовке. Перед глазами всё ещё стояло обезображенное, безносое, залитое кровью лицо.

Впереди появилась первая пехотная цепь. Там — своих нет. Там — только враги.

— По вражеской пехоте — огонь! — отрывисто, сипло крикнул откуда-то Колдун, и тут же зазвучала торопливая, захлёбывающаяся скороговорка автоматов.

Снова взорвался снаряд где-то близко, Таню толкнуло воздухом.

Она, намертво врывшись локтями в землю, смотрела в прицел. Среди земли и дыма нашла первого американского офицера: он что-то кричал, направив, кажется, автомат прямо на неё. Задержала дыхание. Закусила губы. Выстрелила. Офицер рухнул на спину.

Совсем рядом, метрах в пятнадцати, по пулемётчику ударил вражеский миномёт. В глазах у Тани потемнело, голова вдруг страшно загудела и зазвенела, будто по ней ударили чем-то тяжеленным. «Ничего, ничего, давай, ползи, ну же, ну же, родненькая», — подбадривала она себя, с трудом разлепляя веки. Быстро, пытаясь не обращать внимания на нестерпимую головную боль, поползла к следующей позиции. Снова выстрелила. Снова убила. Таня уже не чувствовала ни сострадания, ни ужаса — вообще ничего.

О ствол дерева сзади неё ударилась глухая автоматная очередь. Таня упала на землю, прижалась к ней щекой. Тук. Тук. Тук. Бах! Бах! Бах! Не поймёшь, где сердце, где орудия, где небо, где земля. Под щеками вдруг оказалось что-то горячее и склизкое. Таня подняла голову, схватилась за горло. Стошнило её или нет, так и не поняла.

Пулемётчик полз по земле, распахнув рот в диком, нечеловеческом крике. За ним тянулся длинный багряный след, кровь, обильно вытекавшая откуда-то из живота, тут же впитывалась в землю. Левая нога была оторвана и валялась, прямо в сапоге, здесь же. Правую он подтаскивал. Держалась она на каких-то красных жилах да на полуразорванной штанине, страшно алели кости.

— Убейт... уб... — хрипел пулемётчик, разбрызгивая кровавую пену. Закричал вдруг истошно, с животной силой ухватился руками за край окопа, подтянулся наверх и тут же упал в землю, сражённый в лоб автоматной очередью.