Чёрный лёд, белые лилии

Моисеева Ольга Романовна

— Надя…

— Так близко, всё это время, живой, в девяносто шестой, это же совсем близко… Витя, Витенька!.. Думала, погиб...

Всё случилось так быстро, что потом Таня вспоминала с трудом.

Надя сидела от них в шести шагах. Её глаза загорелись каким-то безумием. Она сжала в пальцах дорогой листок. Таня напряглась, подалась вперёд, почуяв неладное.

Надя вдруг вскочила в полный рост, где-то сзади закричала Бондарчук, Таня рванулась вперёд, но Надя мгновенно, рывком, вылезла из окопа, снова вскочила на ноги, будто хотела побежать…

Вдруг

странно дёрнулась. Раскинула руки, будто птица, обернулась вокруг себя. Ветер подхватил кепку с её головы, растрепал дивные густые волосы. Она будто поплыла в вальсе среди ветра, кружащего вокруг неё сухие травинки.

«Красиво», — подумала Таня.

И только в эту секунду поняла, что услышала выстрел.

Надя так и упала, раскинув руки.

— Тащи же её! Давай! — вдруг послышался где-то рядом ставший неожиданно чужим и незнакомым надрывный голос Бондарчук.

Они судорожно затащили Надю в окоп. Её грудь была залита алой кровью, глаза закрылись. Таня ничего не соображала, но инстинктивно быстро, как во сне, рвала подол тельняшки, передавая Насте лоскутки, та наскоро бинтовала. Кто-то увидел, что-то крикнул, кажется, позвали медсестру.

А Таня всё никак не могла понять: только что Надя читала письмо от мужа, только что кружилась в вальсе среди сухой травы, что же случилось?..

Она не приходила в сознание. Лицо белело, губы синели, часто хватая воздух, лёгкие задыхались. Воздух со свистом проходил через пузырящееся тёмной кровью пулевое отверстие. Кое-как они заткнули рану наспех сделанным тампоном.

— Надя? Ох, господи!

Аля появилась из ниоткуда, сверкнула чёрными глазами, быстро отогнала от Нади Таню и Настю. Что-то делала: Таня не понимала что. Потом не приходящую в сознание Надю взяли на руки несколько солдат и быстро куда-то понесли.

— Ну, не стойте, девочки, идём! Как же так?.. — Аля приложила ко лбу вспотевшую ладонь. — Идёмте, нужна будет помощь.

Таня машинально подобрала с выпачканной в крови земли скомканный и запачканный алым листок.

— Умрёт? — едва слышно спросила Настя, прижавшись к ней боком.

— Мм, — не разжимая губ, ответила Таня.

Больше они между собой не говорили. Помогали в полевом медпункте, куда недавно доставили новую партию раненых из другой дивизии, пока в соседней палатке врач делал Наде операцию. Положение оказалось очень — слишком — серьёзным.

Через час к ним вышла Аля. Молча подошла к рукомойнику, вымыла руки, долго выскребала забившуюся под ногти кровь. Потом тихо присела на ящик.

— Идите, — сказала тихо. А потом вдруг посмотрела на Таню из-под бровей, залезла в карман выпачканного кровью халата и показала ей маленький патрон семь шестьдесят два с двумя красными полосками.

— Только Гонсалес метит свои патроны, — зло пробормотала она и вложила патрон в Танину руку.

Надя неподвижно лежала на койке. Она пришла в сознание, и Таня едва узнала её. Провалившиеся блестящие глаза обессиленно глядели на Таню из тёмных кругов. Безжизненные руки, сложенные поверх простыни, белели, ногти наливались

синевой.

— Что говорят? — шепчет она с трудом, облизывая пересохшие губы.

— Всё хорошо, Наденька. Всё хорошо, — уверенно и спокойно отвечает Таня. — Всё уже позади. Теперь лежи и поправляйся. Ты такая умница!

Берёт в руку холодеющие Надины пальцы. Немедленно прогоняет набежавшие на глаза слёзы.

У неё будет целая жизнь, чтобы оплакивать Надю. Не нужно делать этого сейчас.

— Настя?.. — хрипит Надя.

— Она пошла за лекарствами, — не теряется Таня.

— Витя... Письмо...

— Оно тут, дорогая.

Таня с ужасом всматривается в светлеющее, прозрачное лицо подруги. Улыбается ей ободряюще. Улавливает лёгкое дрожание ресниц, наклоняется, слышит шёпот:

— Прочитай...

Осторожно разворачивает смятую тетрадную страницу так, чтобы Надя не видела крови на ней. Но она и не видит: немигающим взглядом смотрит в потолок.

— Дорогая Надюша, — негромко начинает Таня, — страшно представить, что тебе пришлось пережить. Прости меня, родная, и пойми. Не волнуйся, ради Бога, я жив, иду на поправку и теперь буду писать тебе столько писем, что ты едва будешь успевать читать их. Я был ранен в голову, сейчас уже почти оправился, лежу в санчасти. Ты, дорогая, не волнуйся обо мне...

— Пить, — тихо просит Надя.

Она с трудом пьёт несколько глотков из поднесённой Таней кружки и забывается беспокойным сном. Таня выходит.

Насти нет. Аля сказала, что она не выдержала и выбежала плакать. У палатки стоит Рут. Она уже всё знает.

— Так всё и закончится? — зачем-то спрашивает у неё Таня.

— Да, — Рут пожимает плечами.

— Неужели ничего нельзя изменить?

Несколько секунд Рут молчит, глядя на темнеющий горизонт. Солнце садится, и вместе с ним угасает Надина жизнь.

— Я не знаю, — тихо отвечает она.

— Она проснулась, тебя зовёт, — говорит Аля, вышедшая из палатки.

Надя вдруг совсем приходит в себя и смотрит на вошедшую Таню осознанно. Говорит внятно:

— Мне очень хочется жить, Таня, быть с вами и с Витей. Но если я умру...

— Ну, не говори так, — быстро прерывает её Таня. — Всё будет хорошо, Наденька. Ты лежи только и не шевелись.

— Девочкам скажи, что я люблю их всех, — шепчет она.

— Скажу, — Таня уже не спорит.

— Я поправлюсь? — спрашивает Надя.

— Ну конечно.

— Я поправлюсь? — снова говорит она.

— Обязательно поправишься, дорогая. Я же провидица, помнишь? Я знаю, что ты поправишься.

— Мне теперь надо поправиться, раз Витя жив, — беспокойно шепчет Надя.

Надин лоб становится выпуклей, виски желтеют, скулы выпирают. Таня отчётливо различает синюю трепыхающуюся жилку на тонкой девичьей шее.

Проходит час. Надя лежит, не шевелясь, изредка приоткрывает блестящие глаза и беспокойно смотрит по сторонам. В эти моменты Таня шепчет что-нибудь успокаивающее и негромкое. Тихо говорит, придвинувшись к ней поближе и положив руку на холодеющий острый лоб: