Чёрный лёд, белые лилии

Моисеева Ольга Романовна

Таня улыбнулась: насколько же он был не похож на тех, с кем привыкла крутить романы Настя! Тоненький, низкий, щуплый, нежным лицом чем-то напоминающий девушку.

— Красивая… — прошептал он, не отводя от траншеи, в которой исчезла Бондарчук, завороженного взгляда.

— Красивая, — кивнула Таня.

— Есть у неё кто-нибудь? — тихо спросил Монах.

— Вроде бы… Ну… — начала Таня, пытаясь подобрать слова так, чтобы не обидеть Монаха. Вот скажет, что нет — и подаст ему надежду. А о какой же надежде тут речь?

— Кажется, да. Есть. Дома вроде бы.

Монах улыбнулся тихой, спокойной

улыбкой, светло посмотрел на Таню.

— Я же знаю, что мне ничего не светит. Просто спросил. Красивая она. И добрая, кажется. Да? Ты ведь давно её знаешь?

— Ну… да. Добрая, — Таня вздохнула.

— Да я ведь принёс письма, вот, — он спохватился, снова начал шарить по карманам, в итоге достал несколько смятых конвертов. — Ты Левкович не знаешь? Нет? Ладно, а Шульгину? Она, наверное, в санбате… Вот, Сомовой письмо. Отдашь ей?

Он вручил Тане голубоватый конверт и, попрощавшись, пополз дальше. Таня машинально спрятала письмо во внутренний карман кителя, снова начала копать, решив отдать конвертик Наде чуть позже, когда соберутся обратно. Всё равно кроме мамы и брата никто ей не пишет.

Нет, что-то всё-таки беспокоило Таню: она быстро достала конверт и ахнула. В поле «отправитель» значился Сомов Виктор Николаевич.

Муж.

Девять месяцев — ни строчки!

Девять месяцев думали — мёртвый!

Таня быстро рванулась с места, забыв и лопатку, и плащ-палатку. Не помня себя, на четвереньках пробиралась по окопам, с трудом расходясь со встречными. Здоровалась наспех, улыбалась тоже наспех, но как улыбалась! Она чувствовала внутри огромное-огромное счастье и такое же огромное облегчение, будто это не Надин, а её, Танин, муж объявился!

Надю Таня увидела ещё издали. Она сосредоточенно копала, выравнивала землю, примеряла к получавшейся позиции винтовку.

Таня остановилась. Села, чтобы чуть отдышаться и сдержать улыбку, преждевременно не выдать Наде радость.

Надя была удивительной — и как редко они замечали это! Как редко понимали, что им везёт! Рассудительная, уверенно-спокойная, она всегда появлялась там, где нужна была больше всего. Заболеет кто-то, получит двойку, да хоть с мамой поругается — и Надя сразу здесь со своей осторожной, ненавязчивой заботой, и одно её присутствие успокаивает. Стоило только сказать ей: «Сомова, помоги, вот хоть убей, ничего не понимаю» — и Надя сразу приходила с карандашом и листочком в руке, садилась и терпеливо объясняла до тех пор, пока проблема не решалась. Она несла на плечах не только груз своей нелёгкой жизни, но ещё и груз жизней подчинённых со всеми их заботами и проблемами. И никогда не падала.

— Надя, — негромко позвала Таня.

Надя обернулась к ней, приветливо улыбнулась. Поправила упавшую на лоб прядь коротких каштановых волос. Кажется, такая спокойная, умиротворённая — а глаза по-прежнему хранят невысказанную тоску по мужу, невыплаканные слёзы по нём.

Но сейчас Таня готова была и сама плакать при мысли об этом, сейчас эти тяжёлые морщинки уйдут с её лба.

— Ты чего? Тоже лопатку сломала? Держи мою.

— Нет, тебе письмо.

— Письмо? От мамы? — Надя чуть оживилась. — Ну, ты прямо провидица. Говорила мне вчера, а я, признаться, не поверила. Давай сюда, — она улыбнулась

и вытерла испачканные землёй руки о китель.

— Не от мамы, — тихо сказала Таня, вынимая письмо, жгущее ладонь, из кармана.

— От Кольки? Хорошо, а то я за него беспокоиться начала, их ведь тоже сюда, к Владивостоку, стягивают. Опасно всё же.

Таня протянула конверт.

Надя тихо вскрикнула, прижала ладонь ко рту. Таня рассмеялась — ну, просто не могла сдержать счастливого смеха! Думала, если не рассмеётся, то точно заплачет.

— Что у вас тут такое? — подползла Настя. Взглянула на Надю, и вдруг лицо её осветилось непривычно доброй, бесхитростной улыбкой.

— От мужа, что ли? — тихо спросила она. Таня кивнула, не в силах оторвать взгляда от плачущей Нади.

А она плакала. Крупные слёзы закапали на ещё нераскрытое письмо. Надя впервые за два года, что Таня была с ней знакома, плакала. Сотрясалась всем телом, прижимала ладонь ко рту и к глазам. Ничего лучше этих слёз Таня в жизни не видела.

— Да как же так, девочки?.. Так разве бывает? — спросила она, всхлипывая и переводя на них счастливый взгляд.

Потом, кое-как справившись с эмоциями, дрожащими пальцами быстро открыла конверт, достала тетрадный листок, исписанный торопливыми косыми буквами, снова расплакалась.

— Дорогая Надюша… — начала она читать вслух, не переставая всхлипывать. — Жив… Был ранен… Ранен, девочки, жив! Слышите? — то и дело спрашивала она, поднимая на них глаза, будто не верила своему счастью. — Ранен, ночью очнулся, полз, голова пробита… Ох, господи! Но сейчас всё хорошо, не волнуйся, моя родная… Ты у меня… Ещё болит, но выздоравливаю… Сейчас перевели в другую дивизию, здесь река, большая, широкая… Командир, не могу назвать имён… Строгий, высокий, чёрные усы пушистые, волосы… Ох, да какое же мне дело до него, с тобой-то что?! Батарея, известная на весь фронт…

— На девяносто шестую дивизию смахивает, — усмехнулась Настя, негромко обращаясь к Тане. — Это куда мы ездили купаться, помнишь? Там и батарея знаменитая, всё хвастаются, и полковник Ерофеев как раз чернющий весь, а усы у него, помнишь? — хохотнула она.

Надя вдруг замерла. Посмотрела на Настю. Потом снова, молниеносно, в письмо.

— Лежу в санбате, очень хороший, выхаживает… Очень известный здесь врач, делал операцию… Он, Наденька, такой забавный, картавит смешно...

— Профессор Филатов… — в один голос сказали Настя и Таня. В дивизии, когда они туда приезжали, только и хвастались известным на весь фронт профессором Филатовым. Говорили, настоящий профессионал, с того света всех вытаскивает, только старичок такой забавный, говорит смешно, картавит…

— Он что же, здесь, девочки?.. — Надины глаза расширились. — Что же, в девяносто шестой?..

— Очень может быть, — Таня кивнула, улыбнулась. — А может, просто совпадение, Наденька, ты не волнуйся только так…

— Да бывает, что ли, столько совпадений? — улыбнулась Настя. — Конечно, в ней!

— В девяносто шестой, в девяносто шестой… — зашептала Надя, уставившись в землю. В глазах у неё появился нездоровый, лихорадочный блеск.

Тане вдруг стало не по себе.

— Девяносто шестой, девяносто шестой, так близко… Я приду, Витя...