Чёрный лёд, белые лилии
Шрифт:
— Я сделал глупость, вы считаете? А что, лучше было бы, если б вы упали?
— Да! — она зло обернулась к нему, зашагав ещё быстрей, а потом резко остановилась. — Послушайте, товарищ лейтенант…
— Макс, — поправил он.
— Товарищ лейтенант, — упрямо продолжила Валера, — мне начинает казаться, что вы за мной следите, и я прошу вас, хватит ходить за мной!
— Просто вы мне очень нравитесь, Лера, — спокойно заявил он, быстро улыбнувшись. У Валеры будто воздух вышибло из лёгких.
— Вы… Это всё равно, — она мотнула
— Лера.
— В таком случае я ещё раз повторяю вам, товарищ лейтенант, что у меня есть молодой человек.
— Я настойчив! — Назаров провёл ладонью по светлым волосам и заулыбался. У Миши волосы тёмные. У Миши — гораздо лучше.
— Мы вместе уже полтора года.
— Очень настойчив, — наклонил голову он.
— Послушайте, — уже всерьёз разозлившись, прошипела она, снова останавливаясь и уставившись прямо в его доброе, открытое лицо. — То, что Миша уезжает на фронт, ничего не значит. Я его люблю, а вас, простите, нет, и это не изменится. Никогда, понимаете?
Развернувшись на носках, Валера почти бегом направилась к общежитию, но через несколько секунд снова обернулась и продолжила упрямо:
— И скажите этому вашему Калужному, чтобы оставил Таню в покое!
— Тону-то? — рассмеялся Назаров.
— Только пальцем её пусть тронет!
— Для вас, Валерия Николаевна, всё что угодно, — он склонился в шутливом поклоне.
Когда Валера открывала дверь общежития, то услышала:
— Я не шучу насчёт настойчивости, Лера!
Нахмурилась и проскользнула внутрь.
Лисёнок была какой-то особенно молчаливой и даже пугливой в этот вечер. Может, потому, что уже давно написала своим в Уфу, а ответа всё не приходило. Валера не стала приставать с расспросами, просто показала ей задания по РХБЗ, передала кое-какие тетрадки и укрыла тёплым клетчатым пледом, заварив Тане чай. Больше всего на свете Танька любила тепло, горячую воду и сладости.
Несколько секунд Валера думала, показывать ей письмо или нет.
— Давай уже, что там, — тихо улыбнулась Таня, и Валера, засмеявшись, плюхнулась рядом с ней на кровать и развернула смятый конверт. — Читай вслух.
— Откуда: Военно-Морской Госпиталь Тихоокеанского флота. Так, адрес пропустим… Вот, смотри: ваш запрос принят. Калужный Антон Александрович, 24 года, дата рождения 02.09.1993, в списках не числится, в ВМГТФ за медицинской помощью не обращался.
— Значит, в личном деле какое-то враньё, — Таня поджала губы и задумалась.
— Это странно. А если… Нет, конечно, Машка временами несёт бред, но что, если…
— Если Калужный — шпион? — договорила Таня, сложив руки на груди. — Нужно обдумать. Давай пока не будем говорить Широковой, а?
— Если скажем, то завтра об этом будут болтать даже офицеры, — хмыкнула Валера. — Подозрительный тип этот Калужный, тут не поспоришь.
С Мишей они будто договорились не говорить о войне вообще. Наверное, это было бы
— Удивительно. Иногда я думаю, как сильно мне повезло.
Миша чуть поднял бровь, улыбаясь бесконечно тепло и совсем чуть-чуть с болью.
— Нет, правда. Только посмотри на меня: я не стала идеальной подругой для лисёнка, не сумела превратиться в идеального курсанта, не смогла стать идеальной девушкой даже для тебя… Но ты здесь, ты со мной, хоть во мне нет вообще ничего идеального.
— Я люблю тебя и без этого глупого слова, — Миша наклонился ниже, и её окутал родной, мягкий голос. — Люблю твою глупую ревность, твои психи… Даже твоё отчаяние я люблю.
Его ладони скользнули по рукавам Валериного бушлата, чтобы добраться до её запястий и осторожно сжать их. Миша осторожно дотронулся губами до её губ, почти невесомо, на грани какого-то чувства.
Она знала, что эти минуты запомнятся ей надолго. Навсегда. Потому что если и есть на свете кто-то лучше Миши Кравцова, благородней его, умнее, смелее, любящее, то она… она… она просто не желает его знать. Никто ей больше не нужен.
«Ничего, ничего», — успокаивала она себя. «Это не в последний раз, ведь у нас есть ещё завтрашний день; а потом, после войны, ещё много, много, много-много дней».
Девятое декабря стало каким-то тревожным днём. Ещё с утра Валера чувствовала беспричинную (хотя вообще-то очень даже причинную) тоску и постоянное беспокойство, будто что-то должно было вот-вот случиться. Напрасно лисёнок уверяла её, что отъезд только завтра, да и то вечером, что сегодня ночью Миша снова придёт на лестницу и они поговорят — всё это было напрасно, и всё, что могла Валера, это только нервно сжимать Танины пальцы и поминутно кивать головой в ответ.
После обеда они вернулись в общежитие, чтобы переодеться перед рукопашным, и, бросив взгляд на телефон, Валера увидела три пропущенных смс-ки от Миши. Чёрт, наверное, что-то серьёзное, а ещё и в коридоре дневальный что-то орал, и, кажется, всех строили, но Валера всё же успела открыть самую последнюю. Она похолодела.
От: Миша
Не плачь, стой спокойно. Люблю тебя
— Что случилось, что за шум? — раздражённо спросила она у Тани, залетевшей в кубрик. Соловьёва была бледной, как смерть. — Лисёнок, ты чего?..
— Валера… Они… Мы строимся на плацу, всё училище, не знаю, как так вышло, но пятый курс уезжает сегодня. Сейчас. Это… парад. Прямо отсюда на поезд.
Она плакала, и ледянющие, заползающие под одежду порывы ветра тут же сушили слёзы, воспаляя кожу. Валера плакала, высоко подняв голову и смотря на то, как под торжественные звуки оркестра мимо них проходит торжественным маршем пятый курс. Мишино лицо мелькнуло где-то в глубине и снова исчезло; Звоныгин, начальник училища, говорил что-то с трибуны.