Чёрный лёд, белые лилии
Шрифт:
Валера обернулась направо и налево: девчонки плакали почти все.
И всё-таки прямо сейчас она была выше их всех. Даже Тани. Нади, Маши, Ленки, Вики — всех. Даже Калужного.
Просто потому, что там был он — её Миша.
Напрасно она тянула голову: через всю эту толпу не разглядеть было ничего. В конце концов, ей сказали, что пятый уже погрузили и что они поехали на вокзал. Прозвучала команда «разойтись». Валера стояла, подняв подбородок и слизывая слёзы с губ.
Таня хотела обнять её, но она совершенно непроизвольно выставила вперёд ладонь, предупреждая
— Прости. Не сейчас. Прости, — прошептала Валера, и Таня чуть отошла, всё же не оставляя её. Валера откашлялась, стирая с лица остатки влаги, и громко позвала:
— Товарищ старший лейтенант!
— Чего тебе, Ланская? — устало обернулся он, закатывая глаза. Всё равно.
— Отпустите меня на вокзал.
— Отпустить… что? — хохотнул он.
— Отпустите меня на вокзал.
— Иди-ка в общежитие, Ланская, пока я тебя не отпустил мыть полы по всей учебке, — он обернулся, собираясь уйти, но Валера просто схватила его за рукав.
— Ты что, совсем обалдела?! — рявкнул Калужный, встречаясь с ней ошалелыми глазами.
— Отпустите меня туда, — едва слышно прошептала она. Почувствовала — не увидела, как в глубине его тёмных глаз что-то мелькнуло.
Через час она отчаянно протискивалась сквозь толпу, ища глазами военные шинели, и, наконец найдя их, пролезла через какое-то ограждение, побежала вперёд, не слушая криков за спиной.
— Миша! — ни одного знакомого лица, только свист, гудки, топот, грязь и крики. — Миша, Миша!
— Валера? — тихий голос прямо у её уха заставил Валеру вздрогнуть.
Голос сорвался, и ей сказать бы хоть что-то, но тело била крупная дрожь, руки бессильно падали, и всё, что смогла сделать Валера — это просто наклониться вперёд и упасть в мягкое марево тёплых рук.
— Не плачь, — Миша осторожно прижал её к себе, поцеловав в волосы над виском.
— Не плачу, — тихо, полушёпотом ответила она. — Я люблю тебя.
Послышались какие-то крики, началось движение: курсанты, а вернее, уже лейтенанты, грузились в поезд.
— Валера, — он обхватил её лицо руками и быстро заговорил: — Послушай меня внимательно. Слышишь? Я передал Назарову своё термобельё, спроси у него. Надевай его обязательно во все полевые, поняла? Ещё оставил немного денег, тоже Назарову, не экономь. Главное — хорошо кушай и одевайся тепло. Слушай свою Соловьёву, у неё мозгов побольше, чем у остальных, ясно?
— Ясно, — она всхлипнула, вжавшись в шершавую шинель щекой.
— И самое главное, — Миша поднял её лицо за подбородок, заставляя смотреть в глаза. — Жди меня оттуда, поняла? Жди моих писем и никогда не отчаивайся.
— Кравцов, где тебя носит?!
— Я люблю тебя.
Через секунду она осталась одна.
Все курсантские приключения, как известно, начинаются одинаково, и если Таня когда-нибудь, как мечтала раньше, соберётся написать книгу, то начинаться она будет со слов «однажды я захотела есть».
В пятницу, после сгоревшего, абсолютно несъедобного даже для них ужина, к двенадцати часам вечера, когда, по всем подсчётам, Калужный уже укатил домой на своём лексусе,
Лена Нестерова покорно предложила смириться и лечь спать, но второкурсницы решительно отказались, усевшись в Танином кубрике в кружок, и крайне напряжённо размышляли: оказывается, урчащий желудок заставляет мозги работать куда эффективней, чем книги преподов.
О том, что они сделали вчера, не говорили. Было страшно.
Через минуту мёртвой напряжённой тишины Машка выпрямилась и многозначительно подняла палец.
— Полевой, — торжественно произнесла она.
А всё дело было в том, что во время прошлого полевого выхода в октябре им выдали пятнадцать сухпайков, содержащих крайне соблазнительные крекеры, тушёнку и разводной компот. Но девчонок на полевом было восемь или девять: кто-то болел, кто-то принимал участие в каких-то соревнованиях и остался в Петербурге. В общем, едва одним прекрасным вечером они решили разжиться оставшейся едой, разделив её на всех, как нагрянула Мымра и забрала их, увезя в тот же день обратно в Питер. Вряд ли сама она польстилась пайками, забрала-то просто из вредности, а значит, забытые сухпайки ещё могли быть живы.
— Если стоит искать, то только в канцелярии старлея, — расстроенно выдохнула Машка. — Мымра ж там работала.
— Калужный наверняка смылся, половина двенадцатого уже, — хмыкнула Таня.
— Хотя я бы наведалась к нему ночью… — протянула Бондарчук, хихикая.
— Ой, да не в этом проблема, — перебила её Машка. — Что-то я сомневаюсь, чтобы Калужный оставил свою бесценную канцелярию открытой на ночь. Не зря же он такой весь таинственный. Я вам вообще уже сто раз говорила, что он наверняка шпион…
— Маша! — в один голос, закатив глаза, прервали Широкову несколько человек.
В кубрике повисло печальное молчание: проваливался просто идеальный план. В наступившей тишине Надя извлекла из кармана связку ключей.
— Каждый уважающий себя курсант, — поучительно начала она, — должен иметь при себе дубликаты двух ключей: от кладовки… и от канцелярии, конечно.
Таня хихикнула, а девчонки тут же принялись за разработку нового плана по добыче еды, так как этот мог ещё не оправдать себя.
— Ты пока не сходишь? — вполголоса спросила Машка.
— А больше ничего не сделать тебе? — укоризненно перебила её Надя, трепетно оберегающая свою подчинённую все эти дни. — Человек, вообще-то, недавно из госпиталя, могла бы, Широкова…
— Всё в порядке, я схожу, — Таня улыбнулась.
Тащиться на неосвещённый шестой этаж ей не особо хотелось, тем более поиски сухпайка в довольно обширной комнате грозились превратиться в «пойди туда, не знаю куда, найди то, не знаю что». С девчонками, укрывшимися одеялами, сидеть было веселей и теплей, но посылать наверх кого-то ещё не хотелось тоже, поэтому Таня, скрепя сердце, всё-таки взяла протянутые ключи и, накинув на плечи одеяло, вышла в коридор.