Чёрный лёд, белые лилии

Моисеева Ольга Романовна

Так вот откуда это жжение. Антон усмехнулся, лишь чудом подавив в себе смех: уж тогда-то мозгоправ точно решит, что он неадекватен. Снова кровь. Он не видел её с тех пор, как уехал из госпиталя. Наверное, она всегда возвращается.

Антон закрыл глаза, когда Кометова, непрерывно причитая, перевязывала чем-то его руку. Там, под веками, было спасительно темно. И она там была.

Он ненавидел эту долбаную Соловьёву всем своим существом, ненавидел остро и жгуче её глаза, лохматые вихры, руки, всё её

тело. И особенно — лилию над бровью. Ненавидел, потому что не имел права прикоснуться. И потому что прикоснулся. Так, будто своровал что-то чужое, тихое и чистое, то, что ему не принадлежит и никогда не будет принадлежать. То, что ему совсем не надо.

То, чего он не получит: её запах, тепло, звук её голоса, её пальцы, все в трещинках и в цыпках, уродливые, как она сама. Всегда чистые и спасительно прохладные.

Как она сама.

Пальцы Соловьёвой, наверное, ещё ни разу не были в крови целиком.

Входя в штаб, куда ещё с утра вызвал его Звоныгин, Антон столкнулся в дверях с непривычно бледной Сомовой, которая упрямо сжимала губы. Так, как обычно сжимала их в тонкую полоску Соловьёва, выслушивая что-то неприятное. Что-то неприятное от него.

— Товарищ старший лейтенант, — пробормотала она, автоматически прикладывая руку к козырьку и прошмыгивая мимо на улицу.

У этих баб снова что-то случилось? Ему пофигу. Пусть он хоть трижды командир их взвода, его не волнует ни одна из их тупых бабских проблем.

— Сомова? — он обернулся, сощурив глаза. — Ну-ка постой.

Она замерла на месте, медленно обернувшись. Антон не ошибся: лицо Сомовой было белее снега, выпавшего этой ночью. Он сделал несколько шагов по направлению к ней и заложил руки за спину.

— Что случилось?

— Ничего, — бегло ответила она.

— Сомова?

— Товарищ старший лейтенант?

— Ладно, — он сощурился, пристально уставившись на неё. — Я всё равно узнаю, и лучше бы тебе сказать мне сейчас.

— Всё в порядке.

Махнув рукой, он поднялся по ступенькам штаба и, уже дёргая дверную ручку, услышал за спиной её ровный голос:

— Товарищ старший лейтенант! — окликнула она, широко распахнув глаза, а потом добавила тихо: — Только вы не ругайтесь на нас очень сильно.

— Вот и наш герой, полюбуйтесь, — прошипел Семёнов, стоило только Антону медленно переступить порог.

Семёнов, заместитель Звоныгина по учебной части, растянулся в кресле, всем своим видом демонстрируя полнейшую расслабленность и умиротворение, только кончики его пальцев постукивали по столешнице. Звоныгин, нахмурив брови и сцепив руки в замок, посмотрел на Антона исподлобья и кивком головы указал ему на стул напротив. На несколько бесконечно долгих секунд в кабинете повисла нервная тишина, и Антон уже начал перебирать в уме варианты возможных вопросов.

— Что

молчите-то, а? — прервал молчание Семёнов, будто не выдерживая и разворачиваясь к нему корпусом; всё его напускное спокойствие исчезло. — Есть вам, что сказать, Антон Александрович?

Антон быстро перевёл взгляд на Звоныгина, но он поднялся со своего места, разворачиваясь к окну и закладывая руки за спину.

Кто что мог сказать? Самсонов? Но он-то и начал всю эту заварушку с госпиталем, мотострелковыми войсками и так далее. Или он сам себя как-то выдал? Чем? Если не это, то что? Какие ещё вопросы могут быть?

Антон расправил плечи, выпрямляясь на стуле.

— Смотря что вы хотите от меня услышать, товарищ полковник, — отчеканил он, стараясь внешне оставаться отстранённо-спокойным.

— Что я хочу от вас услышать?! — взорвался Семёнов, краснея и подскакивая. — Нет, вы слышите?! Знаете что, молодой человек, вы притащились чёрт знает откуда и чёрт знает как, ваша история шита белыми нитками, мы доверили ему своих курсантов, а он…

— Владимир Сергеич, — Звоныгин быстро поднял сухую руку, медленно оборачиваясь. Он был всё так же сосредоточен и нахмурен. — К делу.

— Всю информацию обо мне вы можете найти в моём личном деле, товарищ полковник, — медленно, прикрыв глаза, сказал Антон, ощущая волну раздражения. Фраза получилась идеально холодной, чёткой, понятной. Так, чтобы до этого барана дошло.

Прекрасно.

— Ваше личное дело, молодой человек, пестрит белыми пятнами. Поверьте, я внимательнейшим образом изучил его прежде, чем пустить вас хотя бы на порог нашего училища, — Семёнов начал медленно наливаться кровью, стуча пальцами по столу всё чаще.

— Если вы не доверяете командованию, составлявшему дело, товарищ полковник, вы всегда можете написать полковнику Самсонову. Полагаю, он разрешит все ваши вопросы. Я могу быть свободен, если это всё, что вы хотели узнать? — ответил он, чувствуя внутреннюю дрожь и всё же сохраняя спокойствие. Демонстрируя идеально-правильное воспитание. Если бы оно в самом деле было таким.

— Господа офицеры, — всё так же спокойно, но с предупреждающей ноткой в голосе прервал их Звоныгин. Антон не мог припомнить ни одного случая, когда он бы кричал.

— Антон Александрович, если позволите, мы вызвали вас по другому вопросу. Не хотите взглянуть? — он указал на стопку листов, лежащих на столе.

Антон чуть прищурился, но текст разобрать не смог. Безразлично пожал плечами, уставившись куда-то в грудь Звоныгину.

— Не хотите? Так я сам вам скажу, что это такое! — нервно воскликнул Семёнов и схватил листы, подскакивая с кресла, будто под ним появились угли. — Как, интересно, вы своих курсантов воспитываете, раз у них хватает времени на эти бредни?!