Чёрный лёд, белые лилии
Шрифт:
Она была счастлива. Да. В последние дни Таня видела это так ясно и чувствовала так полно, что боялась даже смеяться, потому что ей казалось, что она растеряет крупицы этого большого и какого-то торжественного счастья. Она может вдохнуть весенний воздух, отдающий смолой, так сильно, что начнёт кружиться голова; она может обернуться и увидеть там, за крышами серых казарм, высокий темнеющий лес; она может пойти туда рано утром, и плевать, что это не прогулка, а марш-бросок с полной выкладкой. Таня может смотреть на эти едва
Она может петь сколько хочет.
У неё есть Валера, Машка, Надюша и ещё одиннадцать девчонок, есть Марк, Денис, дядя Дима, тётя Катя, Сашенька, мамочка, живая и невредимая, Вика и Димка. Ей ничего больше не надо.
Таня чувствовала себя такой счастливой, что ей было страшно.
— Ну что-нибудь, — продолжила клянчить Машка.
— Нам с тобой к Сидорчуку стрелять в девять, ты помнишь? — пытаясь перевести разговор на другую тему, напомнила Таня.
— Не напоминай, забудешь такое! Лучше спой.
— Спой, правда, Лисёнок, она не отстанет, — Валера погладила её по волосам. — Мы все хотим послушать. Правда, девочки?
Таня улыбнулась и посмотрела на девчонок напротив, не поднимая головы: Надя, Вика и даже Настя Бондарчук активно закивали.
Она не очень любила петь. Нет, то есть, конечно, распевать во всю силу лёгких несложные детские песенки — это пожалуйста, это очень даже к ней, но исполнять что-то серьёзное, тем более перед кем-то, Таня не любила и даже чуть-чуть боялась. Иногда сама удивлялась, как умудрилась закончить музыкальную школу с красным дипломом, спеть на экзамене перед самим директором и не умереть при этом от страха.
Но лица у девчонок, освещённые уже почти севшим за озёра негреющим солнцем, были такие светлые, спокойные и по-вечернему умиротворённые, что она кивнула. Потому что петь, когда так, хорошо. Всё хорошо.
Много-много дней назад, когда она запоминала глазами серый гладкий бок бомбы, чтобы видеть его потом в кошмарах всю свою жизнь, далёкий прерывающийся голос лейтенанта сказал ей: «Всё будет хорошо». Таня не поверила — ещё бы, где уж там верить — и отчаянно, уже почти теряя сознание, потребовала, чтобы он повторил, сказал ещё раз. Калужный сказал. Он пообещал ей.
Таня не знала, как, но своё обещание он сдержал.
— Ладно, — улыбнулась она, подняла голову с Валериного плеча, быстро встала на середину, одёрнув китель и хорошенько прокашлявшись. Машка, страшно довольная и едва не приплясывавшая от нетерпения, тут же уселась на освободившееся место. Решив в такой чудесный вечер не обращать внимания на эту наглость, Таня спросила:
— Что тебе спеть?
— Что хочешь.
На секунду она задумалась: в голове мгновенно пронёсся поезд бессонных ночей, которые Таня потратила на
— Я хочу «Canto Della Terra».
Валера одобрительно улыбнулась, потому что слышала эту арию не меньше сотни раз и любила её. Девчонки, услышав солидное итальянское название, как-то сразу оправились, сели прямей, раскрыли глаза пошире и приготовились слушать.
— Катадела что-что? — презрительно сморщилась Машка, и Таня почти обиделась:
— Канто делла терра, — поправила она поучительно. — Это итальянская ария Андреа Бочелли, вообще-то.
— Господи, пока выговоришь, язык сломаешь.
— Он у тебя без костей, не сломаешь, — заступилась Валера, пихая Машку в бок. — Не нравится — вставай обратно. Или иди к Сидорчуку.
— Спой другую, у этой даже название скучное! — потребовала Машка.
— Какую тебе другую, знаток итальянских арий? — Надя закатила глаза.
— Слушайте, какую, и учитесь, пока я жива, — Машка вскочила, встав рядом с Таней, расстегнула несколько верхних пуговиц кителя, откашлялась, вызвав такими внушительными приготовлениями испуганные взгляды девчонок, и начала оглушающе громко: — По До-о-ону гуляе-ет, по До-ону гуляе-ет, по До-о-ону гуляет каза-а-ак молодо-о-ой!
— Кто опять орёт, как драная кошка, отдохнуть нельзя! — из окна казармы высунулась Дашка Арчевская, уже второй день мучившаяся головной болью. — Широкова, задолбала, иди распевайся в другое место!
— Сама иди! — Машка погрозила кулаком куда-то наверх и собралась, видимо, продолжить, но хохотавшие вовсю девчонки усадили её на скамейку.
— Вот её, в общем, спой, — подвела итог оставшаяся совершенно серьёзной Машка.
— Я не уверена, что этой мой профиль, — сквозь смех выдавила Таня.
— Какой ещё профиль?
— У меня — академический. А у тебя — даже не знаю.
— Какой-какой?
— Академический.
— Звучит скучнее некуда.
По просьбе девчонок Таня всё-таки спела «Canto Della Terra», а потом они все впятером, стараясь не давать Машке верещать во всю силу её мощных лёгких, исполнили «По Дону гуляет». К концу песни Машины вокальные способности привлекли к их скамейкам почти весь взвод парней и несколько девчонок с бывшего третьего и четвёртого курсов.
Вместо того чтобы, как боялась Таня, смеяться над чересчур громкой и неуёмной Широковой, они улыбались, и лица у всех были спокойные и добрые.
Жить так прекрасно, и люди такие чудесные.
В самом начале, два месяца назад, когда на больших общих стрельбах девчонки выбили семьдесят восемь из ста пятидесяти возможных, Сидорчук вдруг, вместо привычных криков и ругательств, побледнел и устало оглядел их, всех пятнадцать человек, а потом тихо спросил: «Вы же понимаете, что четырнадцать из вас убьют?»