Чудовище для красавца

Троицкая Елена Игоревна

Леонару почудилось: он вновь ощущает дурманящую смесь цветочных ароматов. А рядом с ним сидит его первая любовь, Онёр. Те чувства, как и та весна, были одинаково дурны. Пыльца эмоций, как сахар, скрипела на зубах, и порой, казалось, пыталась удушить сладостью послевкусия встреч.

Болезненные воспоминания опали засохшими лепестками грёз. Как и первые цветы, любовь увяла. На месте потерянного чувства образовалась завязь боли.

Наконец юный лорд сказал:

— Когда я впервые её увидел, я влюбился. Наверное, по глупости, как же ещё. Совсем зелёный, не имеющий знаний о женской подлости, я попался в сети, — Леонар поджал губы от обиды. — Она сыграла превосходно роль скромной девы в фартуке, которую

соблазняет грозный лорд. Я сам был виноват, что так попался. Молодой и глупый, выпил свой первый кубок страсти и утонул в её порывах, которые не научился остужать в себе. Онёр была обворожительно прекрасна и, очарованный, я танцевал в ритме её желаний, о которых узнал недавно. Но это всё пустое, Химемия. Вы знаете, я понял, что не любил её как человека – я любил свои ощущения с ней, но всё же не могу возненавидеть. Моя семья стала причиной её горя, и если бы она могла простить меня за это, я бы простил ей всё. Да, мы больше не смогли бы оставаться вместе, но я хотя бы не ощущал тяжелый груз на плечах. Но – не судьба. Потому я отпускаю свои чувства и могу сказать одно: я не люблю её, — он долго молчал, ожидая ответа. Не дождался, спросил: — Я навсегда ослеп, графиня? Вы сказали «временно» мне в утешенье?

В этот раз ответ Химемия писала уверенной рукой:

— Не волнуйтесь, Леонар, вы идёте на поправку. Я позабочусь о вас.

Сеа Хичтон не лгала: она заботилась со всем пиететом будущей жены, но требовала непреклонного повиновения в вопросах передвижения. За время беспамятства лорда девушка успела сохранившийся камбуз превратить в жилую комнату, куда и отвела жениха. Она просила его не покидать стен комнаты без неё.

— К чему такие ограничения, леди?

— Вы не видите, насколько плох корабль. Боюсь, передвижение в одиночку может стоить вам жизни. Поскользнётесь, упадёте за борт. Но даже до борта ещё нужно дойти, а лестница едва держится…

— Я понял вас, Химемия. Но, может, мы пройдёмся с вами вдвоём по кораблю, и вы покажете мне всё… вернее, дадите ощупать поломанные вещи?

— Вы мне не верите?

— Отнюдь. Но я не вижу иных здесь развлечений, а, раз не вижу – так хотя бы ощутить руками.

Графиня провела лорда по всему кораблю, дала ощупать каждый борт и сломанную доску, обрушенную лестницу, обрывки парусов, доказывая, что они в море и корабль им не покинуть.

И пусть бы так, Леонар смирился с положением, но вскоре начал замечать, что Химемия подолгу где-то пропадала. Он полагал, что она на палубе ждёт встречных кораблей. Однако спустя долгие часы графиня вновь являлась и приносила с собою вещи, которых в море не могло быть: овощи и фрукты, одежду и посуду. Ставший каютой камбуз приобретал жилой вид.

Леонар хотел спросить и не раз открывал рот, но сдерживался, не желая слышать ложь. Он не догадывался о причинах, которые побудят девушку солгать, но был уверен: она солжет. Верил, что настанет время, и правда себя раскроет. И Химемия будет с ним честна. Тогда, лишь тогда между ними рухнет последняя стена.

Ну а пока он подождёт, и доверится её заботливым рукам без лишних на то вопросов.

Тень крыльев скользнула по холмам. Словно чудовищная пасть, её проглотила щель между скалами и выплюнула с правого края, где росла высокая сосна. Птица взмахнула раз, другой крылами и села на макушку высокого древа. Тёмные глаза всматривались в излучину реки, где на берегу рос позеленевший ото мха дом. Казалось, дом был нежилой, и лишь дым из крыши дробил иллюзию безлюдья. Но не сам дом привлек внимание птицы, а свёртки, висящие с окон, и плетёные корзины у крыльца, полные овощей.

Живущая в доме пожилая пара успела испугаться громких хлопков и выбежать во двор, но таинственного вора не застали.

—

Вы сегодня долго, — услышал Леонар шаги. Ему передали моток шерстяного одеяла. — Так и не скажете, куда ходили? Неужели в море рыбачили крюком, или договаривались с богами ветра? Жгли древесину – давали сигнал проплывающим судам?

Когда Химемия провела его по останкам корабля, на котором они дрейфовали, он поверил, что находится с ней в море и корабль им не покинуть. Но тогда опять встаёт вопрос: откуда все принесённые ею вещи?..

— Химемия, я буду рад любым объяснениям, откуда одеяло. Довольно тайн.

Сеа Хичтон вздохнула и толкнула мужчину в грудь, прося его лечь на спину. Примочки на глаза окончательно разгладили шрамы, но ещё не вернули зрение.

— Как только вы прозреете – узнаете ответ, я обещаю, — написала она на его ладони. И Леонар принял её слова. Он боялся до дрожи узнать, что глаза не излечить, а им в итоге не спастись. Вера в правдивость обещания придавала сил.

Дни текли лениво в штиль, и до барабанной дроби сердца в шторм. Порой казалось, их убьёт ударом молнии, а иногда корабль так качался, будто порывался утонуть. Но, как и говорила Химемия, боги миловали их.

Они засыпали и просыпались под шум волн, скрип корабельного дерева и под тихий шёпот голоса, который будто чудился Леонару. Иногда громче, иногда тише. Постепенно ему начало казаться, что он угадывает в шёпоте слова. Что и говорить, больше развлечений не было.

— Хотите потанцевать? — написала девушка на его ладони в особо скучный день.

— Вы предлагаете сломать мне шею? — удивился лорд с усмешкой.

Взамен ответа Химемия помогла ему подняться и повела чуть в бок, затем назад, вперёд, по кругу. «Вальс в темноте», окрестил их танец Леонар и бессовестно воспользовался случаем: ощупал партнершу где только смог. За это, естественно, сразу получил по рукам, но он успел понять, что ожогов нет и на плечах невесты. А одежда её мягка и странна.

Движение в никуда немного испугало, но графиня вела умело и не позволила партнёру наделать синяков. Она удивляла всё сильней, и её загадка никак не желала раскрываться.

Иногда графиня играла для него на серафимах. Стаканчики для этого она раскладывала на деревянный стол, и её игру лорд не мог не похвалить. Звуки и касания надолго стали для него единственными доступным развлечением, а немая невеста – единственным собеседником. Он с удовольствием рассказывал ей различные истории из жизни и порою слышал звонкий смех. Слишком звонкий для немой.

Помимо серафимов, потусторонних шепотков и смеха, к которым Леонар привык, иногда он слышал звук, который заставлял его растерянно озираться. Он слышал его довольно часто из шкафа, в котором спала графиня, и слышал его вновь в каюте. Как будто ткань о ткань тёрлась. Но после долгой слепоты, лорд начал различать и замечать множество деталей, которым раньше не придавал значения. Шуршащий, многогранный, тот звук никак не мог быть звуком тканей. Что издавало его, понять Леонар пока не мог. Хотел нащупать, но получил по рукам от графини, которая даже без маски скрывала лицо. Всё хранила тайну, считая лорда пока не готовым её принять.

Время не останавливало свой бег и приближало момент раскрытия секретов.

Глаза медленно возвращали способность видеть. Сначала юный лорд смог наблюдать размытый белый свет и тени, потом начали примешиваться краски и, наконец, у таинственных пятен появились контуры вещей. Когда графиня была с ним вместе в комнате, он мог видеть её неясный силуэт. И заметил, что у силуэта нет маски и бинтов, а за спиной опять какой-то плащ. Не белый – тёмно-серый, и объёмный. Леонару казалось – накидка с капюшоном, ибо видел он серое пятно и на голове. Присмотревшись, понял – то волосы. Его невеста не носила больше ни маски, ни бинтов, и не покрывала головы. Молчаливой тенью была рядом, и её лечение давало результат, возвращая зрение.