Дарханы. Академия Четырех богов
Шрифт:
Я слишком поздно поняла, насколько близко мы друг к другу — сжав пальцы на его мокрой рубашке, чувствуя, как и моя холодная одежда липнет к коже так, что я теперь едва не голая.
Меня трясло так, что я не могла отцепиться и не могла сама шагнуть к берегу.
Ткань, что я полоскала, уплыла по течению, пока Лия не перехватила у самого изгиба реки.
— Если ты продолжишь меня так обнимать, все решат, что у нас уже всё серьёзно, — шепнул он, но я даже не успела оттолкнуть его, потому что внезапно с берега послышался шум.
— Любопытный способ заняться
Я резко обернулась.
На берегу, скрестив руки на груди, стоял Бьёрн, которого я не видела уже неделю, не меньше. Абсолютно невозмутимый, только прищуренные глаза выдавали едва уловимое раздражение. Я наконец отпустила Ильхаса, судорожно отступая, но поток снова дёрнул меня вниз, и я едва не потеряла равновесие.
— Если вы закончили с водными обрядами, может, вернётесь к делу? — Бьёрн не шелохнулся, но его голос прозвучал как плеть. — Мне нужны помощники. Закончите работы и отнесите на сушку, ди Мори, идешь со мной. Ильхас, за старшего.
За моей спиной Ильхас фыркнул, но благоразумно промолчал.
А я, мокрая, замёрзшая и окончательно разозлённая, поняла, что мне нужны все мои силы, чтобы суметь сохранить спокойствие.
Глава 31. В которой я горю, но не могу согреться, потом что кое-кто — зануда
Бьёрн заставил меня прихватить маленькую корзину с отжатыми полотенцами, сам взял большую и кивком велел идти за ним.
Я споткнулась, едва удержав корзину, всё ещё дрожа от холода и пережитого хаоса. Не сомневаюсь, что мой крик был слышен даже по ту сторону гор. Ильхас, чтоб его…
Выставил всё так, будто я действительно веселилась! Если Бьёрн сейчас скажет хоть слово, хоть намекнёт на это хоть одной колкостью, то я…
— Очень замёрзла? — Его голос раздался спокойно, на ходу, когда мы скрылись от чужих глаз.
Я сжала губы. Не могла даже ответить — от холода и озноба зуб на зуб не попадал, всё тело мелко трясло. Вздохнув, Бьёрн поставил мою корзину на землю и внезапно притянул меня в свои объятия.
Я вяло дёрнулась, но его сухое тепло и уже знакомый жар тела подействовали на меня сильнее, чем любая магия — пришло мгновенное расслабление, иголки на коже превратились в просто обжигающее тепло, и я наконец сделала спокойный вдох вместо судорожной тряски.
С неловкостью я замерла у его груди, чувствуя, как бешено колотится сердце — но быть может, сейчас так и надо, чтобы позволить моей крови согреть меня и вернуть к жизни. И вовсе не потому сердце бьётся, что я чувствую его запах и тепло, и больше всего на свете хочу поднять голову и чтобы он снова прикоснулся к моим губам…
Но, приведя меня в чувство, Бьёрн быстро отстранился, словно ничего нас не связывало. Только подхватил обе корзины и кивком приказал идти вперёд, даже ничего не спросив. Я потерла озябшие плечи, с удивлением заметила, что дрожь ослабла, и пошла наверх, осторожно ступая чавкающими от воды ботинками по камням.
Он привёл меня к своему дому какой-то новой извилистой тропинкой: мы
Внутри было тепло, тонкий ковёр лежал на каменном полу, и я остановилась перед ним, чтобы не намочить мокрыми ботинками, и осторожно разулась.
— Держи, — Бьёрн протянул мне сухой комплект одежды из стопки тканей, лежащих на полках открытого шкафа вдоль стены.
Хотелось спросить, хранит ли он эти комплекты для других девушек, что оказываются гостьями в его доме, но, слава богам, от холода я ещё дрожала и благоразумно промолчала, отправившись переодеться за ширму, позади которой стояла лавка, покрытая пледом.
Наверное, здесь он осматривает заболевших?
Лавка была широкая и прочная, и, кое-как стянув в себя налипшую противную ткань, я уселась на плед и быстро принялась натягивать сухие штаны с завязками на поясе, которые были мне почти по размеру, и свободную рубашку.
Чувствовать себя обнаженной за тонкой ширмой, за которой чем-то громыхает мой прекрасный целитель, было… ох, святые духи, слишком волнительно! Конечно, в наше поместье приезжали знахари, когда я или брат заболевали, и даже магия отца не помогала быстро прийти в чувства. Но обычно это были седоволосые дедки или ведуньи, которым больше доверяла моя мать.
Нельзя докторам быть такими привлекательными, как Бьёрн. Не удивлюсь, если каждая вторая “заболевшая” слегка преувеличивает свои страдания… Я поджала губы, вспомнив, как сама первый раз оказалась здесь, сославшись на заражение в ссадине на ноге. И как Бьёрн посмеивался надо мной, сказав ошивающимся девчонкам, что у него тут “серьёзный случай”.
Слава богу, моя кожа не так ярко выдает смущение или стыд: румянец почти незаметен на моих щеках, а то вышла бы к Бьёрну красная, как свекла, от собственных мыслей и от того, как представила новый осмотр, который он мог бы устроить, если бы я сказала, что, кажется, заболела от холодной воды.
Я отряхнула мокрую одежду, отжала мокрые волосы, перекинув перед собой и осторожно выбралась в комнату: Бьёрна не было. Судя по звукам, он был на улице. Выйдя туда, я увидела, как он вешает тряпки, что мы стирали, на натянутых за домом веревках.
Его силуэт выделялся в тусклом свете: широкие плечи, сухие, уверенные движения. Как будто всё нормально, как будто он не спасал меня от холода своими руками — и всё это не имело никакого значения.
Может, он действительно умеет не привязываться. Но что, если я — нет?
– ---
Вечернее солнце застряло между горных хребтов, растекаясь огненной дымкой по крышам и стенам. Воздух был ещё тёплым, но уже с примесью вечерней прохлады, пахло камнем, сухими травами и далёким дымком из города внизу.
— Давай сюда, — прокомментировал он не глядя, продолжая свое занятие.
Бьёрн стоял спиной ко мне, закат полосой касался его плеч и лица, делая светлые волосы почти медными. Он развешивал постиранные полотна, неспешно, размеренно, как будто это был часть ритуала.