Деревня на перепутье
Шрифт:
— Ой, какой же ты дурачок, — рассмеялась женщина. — Ну перестань же, глупышка. Иди сюда. Попробуй еще раз.
Но теленок только кружился и нетерпеливо мычал. Ева присела и, придерживая одной рукой на колене ведро, вторую сунула в молоко и поплескала.
— Му-му-му…
— Му-му-му… — повторял за матерью мальчик.
— Как звать? — спросила Года.
— Арвидас.
— Да…
Теленок наконец-то сунул морду в ведро. На поверхности молока маняще мелькали покрасневшие кончики пальцев. Теленок схватил один палец и жадно стал сосать, вместе с воздухом втягивая молоко.
Мальчик, сунув нос в щель меж досок, весело галдел: ему удалось поймать теленка за хвост.
— Видите, какая у нас работа, — сказала Ева, вытирая ладонь, вымазанную в свежем навозе.
— Вы очень старательная…
— Коли взялась за дело, надо его сделать.
Года подошла к мальчику и погладила по щеке. Она хотела сказать Еве что-то приятное.
— Замечательный мальчик, — сказала она, ласково улыбаясь ребенку. — И конечно, хороший. Слушается маму, не шалит… Ведь так, миленький?
Но ребенок, не дослушав ее до конца, помчался по проходу меж загородок. Мать тоже ушла. Порожнее ведро недружелюбно позванивало в ее руке.
И Года пошла. Пошла по деревне, раздавая улыбки и взгляды. Миловидная, манящая, неприступная. А за ней следили глаза. Много глаз: тоскующих, обманутых, равнодушных. Но она их не замечала. Она видела только одни глаза — темные, большие. Красивые, открытые, ничего не подозревающие глаза. И маленького симпатичного мальчугана. Его мальчика. «Вечером она возвращается из этого грязного хлева домой. Муж обнимает ее, и, наверное, это ее единственное утешение…»
Вечером Года заглянула в читальню. За столом сидело человек десять, в основном молодые. Тадас читал вслух газету, но никто не слушал. Кто листал иллюстрированный журнал, кто играл в шашки, а кто, прижавшись к своей девушке, тихо перешептывался с ней и пожимал ей руку под столом. Посетителей сегодня было больше обычного. Дело в том, что многих приманила сюда новая лампа, примусная, которая будто солнце сверкала под потолком.
— Ну и свет! — подивился Кляме Истребок, ввалившись вслед за Годой. — Просто глаза шпарит.
Тадас отложил газету, решив использовать живое агитационное слово.
— Через несколько лет, когда будет создана единая энергетическая система, в каждой деревенской избе будет гореть такой свет, — сказал он.
— Вот мерзость! — ужаснулся Истребок. — Ведь тогда все как один ослепнем, ядрена палка!
— Темнота! — возмутился Симас Гоялис.
Тадас пытался продолжить политбеседу, но Кляме Истребок запустил несколько хлестких словечек, рассмешил всех, и никто уже не обращал внимания на заведующего читальней. Поднялась возня, смех, перестрелка репликами. Каждый как мог изощрялся в остроумии. Наконец несколько парней закурили, и читальня вдруг стала похожа на кабак.
— Ребята, как же так? — умолял Тадас. — Это же культурное учреждение.
Девушки попытались пристыдить парней. Тогда Истребок, словно издеваясь, вытащил початую бутылку и стукнул по открытому журналу.
Тадас не выдержал.
— Кляме! — вскочил
Несколько курильщиков обиженно встали и, ворча, вывалились гурьбой в сени.
— Тадас, накачай. — Бируте показала взглядом на лампу.
— Потерпи до свадьбы, — бросил кто-то с порога.
— Дубье неотесанное… — покраснев, буркнул Тадас. — Никакой культуры. Сегодня одну-единственную книгу поменял. Просто сердце болит, когда подумаешь: такая поленница книг, столько денег и человеческого разума ухлопано, а им хоть бы хны. Примусную лампу председатель где-то достал. Замечательная вещь. Вот бы изобрести лампы для просвещения темноты! Сунул под череп — и вдруг в мозгах светло, ясно… Щелк! — и другой человек. Сознательный. Так же быстро шагает к коммунизму, как Истребок в магазин за водкой. — Тадас рассмеялся. К нему снова вернулось хорошее настроение, потому что он не способен был долго помнить неприятное.
— Когда ваша свадьба? — спросила Года.
— Когда, Тадас? — Бируте положила голову Тадасу на плечо и плутовски улыбнулась.
— Это будет зависеть от природных условий, Года, — ответил Тадас и дунул Бируте в затылок.
— Мы подождем, пока дорога не просохнет. Видишь, уже ветер подул. Но боюсь, что дождь опять ее испортит. — И Бируте прыснула Тадасу в лицо.
— Ну, солнышко быстро осушит, — рассмеялся Тадас и, уткнувшись в волосы девушки, вытер ими лицо.
Года налегла на журнал. Чужое счастье колом встало поперек горла.
«Интересно, знает ли она, что она моя сестра?» — мелькнуло в голове. Хотела сказать что-то злое, изгадить им радость, но не смогла.
— Видишь, Года, наша свадьба будет не простая, — сказала Бируте. — Не в том дело, что не пойдем в костел. Это уже само собой разумеется — мы с мужем не признаем предрассудков. — Оба весело рассмеялись. Загоготал и третий — Симас, который сидел в конце стола, робко поглядывая на Году. — Наша свадьба будет с оркестром, со сватом, с дружками. Дорогу загородит молодежь, потом будем вешать свата. Словом, самая настоящая литовская свадьба. А главное — придут лучшие люди колхоза. Сможет явиться кто захочет, но передовики — непременно. В апилинковый Совет мы пойдем с оркестром. В нашу честь в школьном зале выступит колхозная самодеятельность. Мы с Тадасом тоже будем участвовать ради пущей славы. Ну как? Ты слышала про такую свадьбу? И знаешь, кто это придумал? Наш председатель!
— Да?.. — проговорила Года, не поднимая головы. — И водка будет? Пиво, торты?
— Не спрашивай! Все будет как полагается!
— Не знала я, что вы такие богатые…
— На свои деньги мы, разумеется, не могли бы сыграть такую свадьбу, — щебетала Бируте. — И не играли бы. Куда уж нам! Из дому я соломинку в зубах поковыряться и то не получу. Но председатель нас на это дело подбил. Говорит, не волнуйтесь, закатим лучшей нашей доярке такую свадьбу, что на весь район прогремит. Запомни, Тадас Григас, луч-шей до-яр-ке, а не луч-ше-му заведующему клубом-читальней. Запомнил? Чтоб потом я не слышала споров насчет равноправия.