Деревня на перепутье
Шрифт:
— Не услышишь. Могу поклясться. — Тадас обнял девушку и, не стесняясь, поцеловал.
— Не лижись — до свадьбы еще все может быть. Откуда знаешь, вдруг возьму и влюблюсь в другого. Скажем, в Толейкиса. А?
— Верю. В него можно влюбиться, — посерьезнев, ответил Тадас.
— Вот это человек! Другой за год столько добра людям не сделает, как Толейкис за неделю. И какой он простой, душевный! Не пройдет мимо, не заговорив, не спросив, как дела. С таким человеком не хочешь, а будешь откровенной. Нет, Тадас Григас, делай что хочешь, но я его обожаю.
— Это идейная любовь, —
Они поболтали еще минутку. Потом Тадас, взглянув на часы, решил, что сегодня никто уже не забредет, и все отправились домой.
Прощаясь, Бируте сжала Годе локоть и прошептала ей на ухо:
— Годуте, будешь у меня первой подружкой.
— Не знаю, Бируте… Подумаю.
— Думай, но другую просить не буду. — Бируте чмокнула Году в щеку и убежала.
«Вот где счастье… — подумала Года, провожая взглядом две прижавшиеся фигуры. — А ведь они его и не искали! Видно, счастье не любит, чтоб за ним гонялись, как скряга за грошом».
Просторный зал Дома культуры был набит битком. В первом ряду сидели руководители района, заведующие отделами и директор мясокомбината с женой, дальше — служащие учреждений и все, кому удалось купить билеты получше. Опоздавшим пришлось остаться за дверью или довольствоваться стоячим местом у стены. Арвидас купил билеты для своих колхозников одним из первых, и лепгиряйцы сидели в самой середине зала, горделиво поглядывая по сторонам, где подпирали стены люди из соседнего колхоза.
В перерыве Года подошла к Мартинасу. Он стоял у буфета в очереди, хоть нельзя было разобрать, где эта очередь: тесное помещение запрудили зрители и еще втискивались новые, лезли друг на друга, вытянув шею к никуда не спешащей особе в белом халате, которая хладнокровно двигалась за прилавком.
— Что будешь покупать? — спросила Года.
— Может, Кляме удастся взять без очереди, — уклончиво ответил Мартинас.
— Если речь идет о бутылке, то Истребок ее из пекла достанет, — рассмеялась Года. — Как представление?
— Интересно, — сдержанно ответил Мартинас.
— Мы получили хорошие места.
— Да, Толейкис постарался. Только те, кто остался дома, не очень довольны. Ведь за билеты плачено из колхозной кассы.
Года взяла Мартинаса за руку.
— Пойдем отсюда, пока нас не задавили.
Он привстал на цыпочки и посмотрел поверх голов. Кляме плыл через толпу, провожаемый раздраженными криками.
— Дорогу, дорогу, ядрена палка! — сипло покрикивал он, держа над головой две бутылки вина. — Свекольный квасок идет!
— Выпьем? — спросил Мартинас.
— Нет. Думаю, ты составишь мне компанию и тоже не будешь пить? Пошли из этого кабака, Мартинас.
Он внимательно посмотрел на нее.
— Что случилось, Года?
Она, улыбаясь, покачала головой. Вдруг он все понял.
— Пошли… — сказал он; в горле у него пересохло.
— Свекольный квасок! Свекольный квасок идет!
— Ты на меня не сердишься? — тихо спросила она, когда они выбрались в фойе.
— Нет. Истребок один справится.
— Я не о том.
— Ах, Года! — Он смотрел в ее глаза, но там уже не было тайн, обмана. Года смотрела
Мимо, разговаривая с двумя незнакомцами, прошел Арвидас. Он кивнул головой и сдержанно улыбнулся.
Года прижалась к Мартинасу и крепко стиснула его локоть.
После спектакля они подождали, пока не разойдутся зрители. Потом взяли пальто и направились к машине.
Во дворе шумели разогреваемые двигатели. Шоферы ходили вокруг машин и скликали своих. Гомон, крики, визг девок. Кто-то затянул песню, и один из грузовиков, поблескивая в темноте огоньками сигарет, двинулся со двора.
Они нашли свою машину. Все уже были в сборе.
— Поехали! — скомандовал Кляме. — Садись, Года, ко мне — лучше дорогу буду видеть.
— Подождите! Председателя нет! — закричали наперебой несколько голосов.
— Не волнуйтесь, — отрезал Кляме. — Председатель пешком придет.
— Не перебрал ли ты, часом, свекольного кваску? — рассмеялся Мартинас.
— Садись, изменник, к Годе и не болтай. Во где ваш председатель! — Истребок показал на «газик», который медленно выползал из двора. Из открытой задней дверцы махал Арвидас. — Вардянис увозит. Обратно в «Молодую гвардию». Будьте счастливы и довольны, ядрена палка.
— Ох, Кляме, — сказала Года. — Еще выйдет боком тебе питье. Попадешь в аварию…
— Не бойся, пташечка. Я вроде шины: пока полный, не утону.
Они забрались в кабину. Мартинас обнял Году за талию. Она положила ему голову на плечо и зажмурилась. Мимо летели придорожные деревья, избы, телеграфные столбы, сцепившиеся с проводами. Машина ревела, словно зверь, форсируя ямы, ее подбрасывало, заносило. Казалось, вырвет она руль из железных лап Кляме и скатится под откос. Но Годе было все равно. Она знала: теперь-то с ней ничего худого не случится. Мир снова стал милым, как родной дом, добрым, полным верных людей. Она прижималась к Мартинасу, всем существом впитывая теплоту его тела, улыбалась белесой ночи и мысленно подпевала звенящей в кузове песне.
V
В первых числах апреля неожиданно потеплело. Нагрянувший южный ветер скопом сгонял с полей снег. Грязная вода потоками клокотала в набухших канавах, заполняла каждую ямину на дороге. Акмяне выступила из берегов местами на добрых полкилометра, а на месте Каменных Ворот простиралось озеро с несметным множеством крохотных островков, над которыми истерично вопили полчища чибисов.
Весна, весна…
Деревня увязла в грязи, но была по-весеннему добрая, помолодевшая после зимнего заточения. Веселей хлопали двери домов, бодрее мычал скот в хлевах, учуяв запах пробивающейся травки, сильней дымили печные трубы, будоража дымом голубое, звенящее птичьим гомоном небо. Женщины в ветхих, севших от стирки платьях без рукавов — раскрасневшиеся и свежие — мыли окна, выбивали развешанную на изгородях одежду. Мужчины же, проходя мимо, окликали их, оглядывали, а иной, увидев девушку покрасивее, даже останавливался и глазел будто на витрину такими глазами, что красавица заливалась румянцем и спешила спрятать голые колени под коротеньким платьем.