Дети Исана
Шрифт:
Отец рассказал, что другие охотники добыли по две перепелки на каждого, а вдобавок и еще хамелеонов. Сам он поймал всего двух ящериц, но и тех отдал Кему, потому что их не хватило бы даже на кой. Правда, на днях он снова собирался пойти за хамелеонами: если поймать всего несколько штук, можно добавить в кой яйца красных муравьев, и получится вполне вкусно.
Новый год прошел без происшествий, как и последующие несколько месяцев. На пороге стоял уже шестой месяц [42] , а с небес не упало ни капли. И так сменялись дни, наполненные тщетными ожиданиями.
42
По
Наконец наступил волнующий для Куна день. Отец сказал, что завтра начинается учеба. А это значило, что отец отведет мальчика в храм и оставит с монахом Кеном. Кун немного приободрился, узнав, что с ними пойдет еще и Тян Ди. Новых штанов Куну пока не купили, зато он мог пощеголять в новой рубашке, а отец пообещал, что новая пара брюк появится у мальчика уже на днях.
Ночью Кун ворочался с боку на бок и никак не мог заснуть. Вдруг с крыши дома раздался крик совы. Отец шепнул всем лежать тихо и не зажигать факел, а сам быстро и бесшумно спустился на цыпочках вниз. В доме услышали лишь резкий щелчок спущенной тетивы арбалета, после чего что-то глухо плюхнулось на землю. Кун обрадовался, что отец подстрелил сову, и побежал посмотреть на птицу. Он взял в руки добычу и поднес ее к факелу, чтобы рассмотреть на свету. Перья на крыльях совы перепачкались от крови.
— Как удачно, завтра отнесем ее монаху, — сказала мать, приняв птицу из рук сына.
— Как? Отнесем всю? — испугался Кун.
— Да нет. Я сварю сейчас из нее суп, а завтра дам вам с собой в храм, — сказала мать и пошла на кухню.
Отец велел детям идти спать. Кун лег на матрас и подумал про себя: «Хорошо бы совы почаще прилетали к нам на крышу, а отец бы их стрелял. Мы бы тогда угощали монаха супом, и он бы точно не стал меня бить».
С утра Кун побежал к Тян Ди. Его отец велел Куну подняться в дом, где посоветовал ребятам больше не ссориться, потому что теперь им предстоит вместе учиться. Кун кивнул и позвал друга поиграть за домом. Они сели на землю и почувствовали тепло разогретого песка, не успевшего остыть за ночь. Утренний песок источал аромат терракоты. Кун рассказал другу, что отец купит ему сегодня новую рубашку. Тян Ди понурился, потому что ему новой одежды даже и не обещали.
Когда Кун вернулся домой, отец как раз разворачивал новую белую рубашку с короткими рукавами. Он купил ее у вьетнамцев за десять сатангов [43] . Мать расстегнула пуговицы и надела на сына обновку. Рубашка пришлась Куну впору, вдобавок она приятно пахла. Кун посмотрел на себя в зеркало. Исун сказала, что он выглядит потрясающе. Кун улыбался во весь рот.
— Если покупать еще и брюки, то надо выбирать те, что из прочной, хорошей ткани, — сказала мать.
— Из какой именно?
43
Разменная монета, 100 сатангов равны одному бату.
— Не знаю, но слышала, что говорили про ткань от «Рыа бин».
Кун шел следом за отцом, довольный собой. Вдруг до него донеслось, как кто-то обронил, что монах Кен сегодня не пошел собирать подаяние. Сердце мальчика забилось чаще. Войдя в храм, они сразу
Матери с новорожденными детишками плотным полукругом расположились перед старым монахом. Детки хныкали. Монах склонился над одной из малюток, подул ей на голову и сразу подозвал следующую женщину. Зычный голос его эхом отдавался по всей келье. Куну хотелось и дальше оставаться там, где они ожидали, — подальше от монаха.
— Поднесите ребенка! Эге, у него и ушки припухшие, и подбородочек распух… У китайцев и вьетнамцев есть от этого вот такое лекарство…
— Точно. Вьетнамцы мне сказали, что это — свинка, — ответила одна из женщин.
— У вьетнамцев есть настоящие лекарства, но лекарств от ночных судорог нет, — сказала еще одна.
Монах подул ребенку на головку, а затем опустил палец во флакончик с черной жидкостью и смазал им несколько детских ротиков.
— Кто принимает обет, кто строит новый дом, кто женится, выбирает имя ребенку, у кого глаза воспалились — все, все идут только ко мне. А помру — к кому пойдете?.. В этом году мне уже восемьдесят пять исполнилось, — сказал старый монах и засмеялся.
— Вашему святейшеству не время умирать! — воскликнула одна из женщин.
— Не время, но чувствую, что пора. Объедаю вас, когда вы и так голодаете… Не надо мне все это носить!
— Почему так долго продолжается засуха? — спросила одна из женщин.
— Не знаю я… Говорят, что женщины нашей деревни грешны, — ответил он, улыбнувшись.
— В чем же?
— Уже не раз напоминал… Прекратили или только говорите?
— Конечно, прекратили! — дружно заверили они монаха.
— Женщины-то замужние, и дети есть, а писаете стоя, чуть ли не поголовно!
— Что, правда, отец? Я что-то ни разу не видел нашу маму так… — шепотом спросил у отца Кун.
— Правда! Когда-то и мама так делала, но я запретил.
Пришла очередь Куна. Отец взял горшок с едой, преподнес монаху и сделал крап [44] . Кун с волнением последовал его примеру. Отец вкратце рассказал про Куна и назвал дату его рождения.
— Хорошо. В следующий четверг приводите его в школу. Вырастет хорошим мальчиком! Торговля — это тоже дело. Получит высшее образование — станет начальником.
Старший монах повернулся к Куну: — Смышлености в нем на вид маловато. Как у лошади гуру молам. Как зовут тебя, пострел?
44
Крап — глубокий поклон с касанием ладонями и лбом пола. Совершается перед уважаемыми персонами королевской семьи или буддийскими монахами высокого ранга.
— Кун, — громко ответил мальчик.
— Станешь учеником — не смей хитрить.
— Хорошо.
— Знаешь, сколько учителей в школе?
— Два человека.
— Вместе со мной — три, но я работаю бесплатно, запомни!
— Да.
— Кого ты больше всего любишь в деревне?
— Родителей и своих сестер.
— А кого ненавидишь? Что больше всего ненавидишь?
Мальчику ничего не приходило в голову. Он отвел взгляд в сторону и ему бросилось в глаза чистое голубое небо и солнце, от которого в глазах плыли желтые и красные пятна.