Дети войны
Шрифт:
Но я не во сне, сейчас все иначе. Позади меня нет опоры, скал и просторов нашего мира. Корабль шатается, борется с бездной, и я сам — опора для тех, кто плывет со мной.
Мы в пути уже не первый день, и с каждым днем, с каждым часом ветер все яростней, волны все выше. На мне куртка, которую я одевал прежде, лишь когда на земле лежал снег, — но холод пробирается в рукава, остается зябкой пеленой на коже. Я горю, как в лихорадке: жар темноты свивается в моем сердце, хочет вырваться наружу, согреть меня, — но я не позволяю. Любое движение магии может навредить кораблю.
Ветер швыряет
Я должен удержать темноту в заточении, в глубине сердца, — пусть хотя бы мои волосы останутся на свободе.
И пусть с каждым порывом ветра освобождается память.
Море не может пробить мою душу, но память раскалывает ее изнутри, звучит голосами и чувствами прошлого.
«Ты будешь, как Шаэлар», — говорит Эйяна.
Брызги окатывают меня, горькие, как чужие слезы. Корабль кренится и стонет, я едва успеваю схватится за мокрый поручень. Черные паруса раздуваются, — готовы разорвать свои путы, умчаться в небо, бескрайнее и темное, клубящееся тучами.
Воспоминания — как свежая рана, ничто не может отвлечь от них полностью. Я здесь, среди неподвластной мне стихии, и я в детстве — возле источника, в окружении старших звезд. Свет течет вверх, манит и наполняет счастьем. Свет отражается в глазах Эйяны, бездонных и черных. Эйяна говорит, и я слушаю, завороженный.
— Ты знаешь про Шаэлара, но ты знаешь не все, — говорит она. Я хочу запомнить каждое слово и пытаюсь различить в ее голосе звуки песен. — Тебе известно — когда приплыли враги, Шаэлар пел здесь, наверху. Когда песня смолкла, он почувствовал, что одинок, покинул пещеры, и увидел, что мир завоеван. Шаэлар нашел уцелевших, привел их в сердце гор и основал город. Он спас наш народ. Это то, что тебе известно, но это не все.
Я на смотрю на Эйяну, не отрываясь, ее голос течет вокруг меня. Я знаю — сейчас она откроет мне тайну. Замираю в предвкушении, жду.
— Источники магии, звездного света — это все, что осталось у нас тогда. — Эйяна указывает на сияющий поток, на белый и голубой свет, ослепительные струи, прозрачные искры. — И из выживших лишь Шаэлар знал дорогу к ним. Враги стремились уничтожить магию, засыпать пеплом наш свет, и поэтому Шаэлар решил — эти пещеры должны стать чертогами тайны, никто не должен знать о них. И наложил на себя заклятье: покинув чертоги тайны — забыл о них, не помнил дни своей жизни, проведенные рядом с источниками. И сердце нашей силы осталось сокрытым.
Я пытаюсь понять, что это значит, какой в этом был смысл. И понимаю: враги были повсюду, а Шаэлар собирал выживших со всех концов мира. Он боялся, что враги поймают его, будут пытать и узнают путь к источникам. И он забыл этот путь — чтобы не проговориться даже под самыми страшными пытками.
Эйяна кивает, словно услышав мои мысли, и продолжает:
— Ты будешь как он. С этого дня, выйдя из чертогов тайны, забудешь их.
Я вдруг понимаю — моя жизнь не такая, как представлялась мне. Я не буду прятаться в городе, ждать, пока настанет мой час. Меня отправят к врагам, я должен совершить что-то уже сейчас, еще до начала войны — иначе зачем мне забывать источники? Никакие пытки не сломят меня, но раз мои старшие звезды считают, что так надо — я забуду источники и путь к ним.
Гордость и потрясение переполняют меня, я говорю:
— Я буду скрытым!
Цэри вновь касается моего плеча и качает головой. Эйяна улыбается, я чувствую ее печаль и уже ничего не понимаю.
— Нет, — говорит она. — Ты будешь жить в городе, будешь готовиться к войне. Но в нижних пещерах не будешь помнить о чертогах тайны.
Я обвожу взглядом своих старших звезд, — Цэри, Эйяну, Ильминара, Эрэта и Сэртэнэ, — и спрашиваю:
— А вас я буду помнить?
— Мы будем говорить с тобой, — отвечает Эйяна и берет меня за руку. — Но ты забудешь наши имена и лица, мы станем для тебя тайной.
— Зачем? — Мой голос почти срывается, я знаю, что говорю слишком громко. — Зачем это нужно?
— Ты поймешь. — Голос Эйяны течет как песня, и я вновь зачарован, ловлю каждый звук. — Потом ты поймешь.
Когда-нибудь. Через много лет.
— Но я не понимаю. — Соленый ветер уносит мои слова, волна вторит ему, бьет в борт. — Я не понимаю.
Я поднимаюсь на корму. Киэнар, вглядывающийся в море, — оборачивается, жестом приветствует меня, откидывает стекло шлема. Мы над основной палубой, волны не могут дохлестнуть сюда, но ветер здесь такой же сильный и горький. Крылья Киэнара плотно прижаты к спине, почти неразличимы, — сжаты тисками воли. Взлетать нельзя. Небесные реки стали неистовы и неукротимы, — сегодня утром Цалти поднялся в воздух и едва сумел вернуться к кораблю.
Я отворачиваюсь от Киэнара, смотрю вперед. Палуба шатается подо мной, передо мной, море вздымается то справа, то слева. Почти все сейчас внизу, в тепле. Лишь пятеро моих звезд застыли на своих постах: Киэнар, Анкэрта, Рэул, Эмини и Раши. И лишь двоих я вижу отсюда, остальные сокрыты тенями, парусами, надстройками палубы.
Но предвестники Эртаара ясно различимы. Они взлетают с реи на рею, — не боятся ветра, — но каждый пристегнут прочным канатом. Эти тросы змеятся словно солнечные лучи вдоль темных мачт, и я слежу за их движением, за взмахами золотистых крыльев. В городе лишь младшие звезды используют страховку, но здесь она нужна даже тем, кто сияет ярко. Даже крылатым.
Один из них спрыгивает на палубу, отцепляет трос, — и крылья тотчас исчезают в складках желтой одежды. Предвестник Эртаара спешит ко мне, ловит равновесие на скользких качающихся досках, взбирается на корму. Я узнаю его, — это Шерири. Когда четверке предвестников Эртаара нужно говорить со мной, — почти всегда приходит именно он.
Шерири останавливается в паре шагов от меня, хватается за поручень, переводит дыхание. Я замечаю, что он стоит босиком. Все верно, без обуви проще пройти по шаткой палубе, проще удержаться на рее. Но ветер пронизывающий, море ледяное, и золотистая одежда местами промокла, потемнела от брызг.