Девушка с экрана. История экстремальной любви

Минчин Александр

Любовь… Вся моя жизнь в ней.

Целую. Пока. А.»

«Мне снилось, что я голая, с большим животом, хожу, а ты стоишь, сложив руки на груди, куришь и смотришь на меня. А живот упругий, большой, гладкий, а внутри маленькая красивая девочка. Наша! Почему-то мне хорошо и хочется прыгать на месте, оттого, что у меня есть Алешенька. Голенький или в костюмчиках. Мой милый, самый красивый. Мой, мой и немой. Я счастлива.

А помнишь, мы были с тобой в церкви? Ты был такой смешной. В маленькой кожаной куртке и огромном шарфе. Ходил так решительно и непочтительно, и осматривал все с не очень большим интересом. Был такой милый, трогательный,

как маленький ребенок. Любимый… Это было Рождество. А потом мы два дня жили мирно, не воевали.

Твоя самая послушная Ариночка».

«Меня немного беспокоит грусть в твоем голосе. Что такое мой милый? Тебе кого-то не хватает? Может быть, меня? Как приятно, если это так. А у меня к тебе сплошная нежность. Мой хороший, не хочу, чтобы ты грустил. Пожалуйста, пусть тебя меньше тревожат повседневная суета, глупость и тупость людская, неудачи. Ты жив, здоров, это самое главное, а еще у тебя есть я. Я постараюсь не огорчать тебя.

Или у тебя просто меланхолия? Потому что нет меня! У нас ночь, у тебя день. Все у нас с тобой разное, все другое. Вот и фелацио у меня нет. Зато у меня есть то, что нравится ему. Пусть он приходит и врывается или вонзается в нее, а потом бесится, сколько ему захочется».

«Мой милый, приближается еще одна ночь, в которую невыносимо без тебя, без твоих рук, кожи, тела. Мне так нравится, когда ты стоишь, а у тебя вдруг божественный фелацио совсем готов, готов, готов. Не скажу к чему. О, если бы его сейчас ко мне в руки или в губы. Мне бы было очень приятно.

Так хочется позвонить тебе, услышать любимый голос. Но все эти деньги. Как я хочу гору их! Миллионы миллионов!

Зачем звоню, зачем пишу? Как умертвить свою плоть? Неужели я буду ждать наших встреч всю жизнь? Я не хочу этого, а внутри все рвется к тебе, стремится. Боже мой! Боже! Зачем эта мука? Не хочу! Отпусти. Не от-пускай. Ради этих сладких мгновений единения души и плоти, этого согласия, перемирия. Алеша, иногда мне кажется, что я сойду сума, потому что нет меня без тебя. Прилетай! Это невозможно? Все понимаю. Всю бессмысленность. Но разве можем мы существовать друг без друга? Любимый!..»

«Прости, давно не писала… И, может быть, не буду… Потому что, когда пишу, все вспоминается, обрывается, ломается, возбуждается, и хочется или прилететь к тебе на крыльях любви, или умереть.

Ты сказал: «Спокойнее, когда ты не звонишь…»

Будь спокоен, мой Фитцджеральд. (Ты так красиво произносил это имя в интервью по телевидению!) Тебе нельзя жить чувствами. Ты сам себе запретил. А я? Я перестану все грохать на телефонные разговоры, куплю себе платья, костюмы, похорошею и пойду на волю, на простор. Где будет ветрено, сыро и серо вначале. А потом… Потом!

Мой милый, до лета еще столько ждать… Мне так понравилось, что тебе теперь ближе Фитцджеральд, а не какой-то непонятный Платонов, который труден в языке, а потому я его не воспринимаю.

Да! Мне наконец-то подарили мои любимые духи фирмы «Пако Рабане».

А я уж и не мечтала. Ура! Ура! Ура!

От твоих персиков все в восторге, особенно я. Великолепные.

Спасибо, что передал. Ела бы всю жизнь.

Да! И твои деньги помогли мне полностью, уже до конца, заплатить за телефонные разговоры.

Ну, целую. Успеха тебе. И радости.

Алеша, радуйся! Ты красив, безумно строен, талантлив, умен. Все суета. Чаще уступай себе, своим слабостям. Дыши полной грудью.

Еще люблю, еще помню руки твои и губы,

и твои властные объятия, от которых обмираю, то есть обмирала.

Мой любимый, пока…»

«…Я так счастлива, когда ты желаешь меня. Я — твоя попочка. Я буду хранить себя для тебя. И только. Мой единственный, родной, дорогой, милый».

«Я приеду, стану такой, чтоб, ты гордился мной. Но не сразу. Ты подождешь? Я буду послушной, только не бросай меня. Никогда. Пожалуйста. А я — взлетаю к небесам!»

«Ты мой Бог, мой вдохновитель, мой тиран. Хочу к тебе. Люблю тебя.

Целую тебя. Тысячу раз. И еще тысячу. Много тысяч раз. Хочется положить тебя на длинный стол и поцеловать каждую клеточку обожаемого мною тела.

Твоя, только твоя Арина».

«Ты мое вдохновение. Почему я все время говорю «не бросай меня»? Потому что я безумно привязана к тебе, я осознаю, с кем я встретилась, понимаю. Я сойду с ума, если что-нибудь случится. Ты моя жизнь, мой смысл, моя любовь».

Моя депрессия достигла апогея. Я вставляю магазин в пистолет. Сажусь на кровать. Час ночи. Я не могу жить с этой страшной, ужасной депрессией. Перезаряжаю, посылая первый патрон в ствол, и взвожу курок. Дуло пистолета вставляю в рот. Не хочу в висок. Опускаю палец на спуск. Последняя минута… Я думаю о детишках. После меня останется страховка в полтора миллиона. Сучка доберется до этих денег через любые преграды и суды. Все растранжирит, и моим ангелам ничего не останется. В восемнадцать лет они будут нищие (как их папа), и им придется начинать все сначала, карабкаться вверх с самого низа. Не хочу для своих ангелов такой жизни… Не хочу.

Я трогаю слегка спусковой крючок, он дергается. Но не до конца… Я не могу, чтобы ей достались детские деньги. И опять она выиграет — как всегда.

Я нехотя снимаю палец с курка. Мне очень неловко… что я этого не сделал.

22 февраля — десять лет со дня смерти папы. На следующий день я начинаю пить таблетки. За неделю я чуть не сошел с ума. Доктор, сам идиот, полуглухой. Прописал пить другие. Хожу — все до лампочки, кружится в голове. Ужасный февраль, какой ужасный февраль! Спустя двадцать пять дней таблетки, хотя и медленно, стали помогать. Но что это было, до того, преддверие ада?

Только к концу марта депрессия отступила. Никогда, даже в самом кошмарном сне, не представлял, что все может падать в такие глубины. И что может быть так больно.

Что могут разверзнуться такие ущелья в психике, и космосы — в воображении.

Но с актрисой предстоял новый виток. Оказывается, все, что было до того, были цветочки. Я не мог дождаться ягодок…

Весь март она доводила меня звонками и истериками. А потом заявила, чтобы я купил авиабилеты в Америку… ее мужу и его партнеру со скидкой. А она заработает на этом сто долларов.

— Как ты себе это представляешь? — устало спросил я.

— Заплати свои деньги, выкупи, передай нам номера брони, а я прилечу и отдам тебе долг.

— А тебя никакие моральные аспекты не смущают?

— Ты о чем?

— Твой любовник будет покупать билеты твоему мужу.

— Значит, ты не хочешь, чтобы я заработала деньги? Чтобы мне стало хоть немножечко легче?

По-моему, для нее просто не существовали никакие моральные аспекты.

Потом устраивались новые истерики и новые звонки. Да сколько ж может один человек вынести? Я не выдержал и сказал, что это все — не могу, не хочу, ненавижу, не терплю.