Девушка с экрана. История экстремальной любви
Шрифт:
Я остановился в квартире поэта, и его жена опять принесла мне ключи от машины. Я подарил ей разные заморские сласти и безделушки, столь милые женскому сердцу.
Как только она ушла, я сразу взялся за телефон.
— Наталья Владленовна, здравствуйте.
— С приездом, Алексей.
Я замер. В эту секунду решалась, как мне казалось, моя жизнь.
— Не замирайте так. Все в порядке, оригинал у меня, редактуру вы привезли. Когда вы хотите встретиться?
—
— Уже? Вы сильный человек, после такого перелета! Давайте через два.
Она жила в известном своей историей переулке, в старой московской квартире с высокими потолками. В доме пребывали покой, книжность, уют и совершенная тишина. Как будто вы были изолированы от всего мира.
До самого потолка поднимались книжные полки, заставленные лучшими книгами, изданными в Империи. Я подарил ей большую коробку конфет и бутылку привезенного вина.
— Неужели оттуда тащили? Спасибо большое, но больше такого не делайте.
Меня ожидал сюрприз.
— Должна вам сказать: я хотела печатать два ваших романа сразу — в двух томах или под одной обложкой.
— Какой второй?
— «Желтый дом», роман мне очень понравился. Самый сильный из того, что вы написали, из тех, что я читала. Но издательница категорически против «психиатрических» тем и наотрез отказалась.
— Почему?
— Какие-то личные причины. Сказала, что если бы даже этот роман написал Фолкнер, она бы и то его не опубликовала.
— Неплохое сравнение! А «После Натальи» она читала?
— Нет, в издательстве всегда читала и отбирала рукописи только я. Так что вам не повезло.
— Что вы, что вы, я очень благодарен. Если все-таки…
— Не волнуйтесь так. Я свое слово перед авторами всегда выполняла. Пока!
— Почему же вы ушли, если не секрет?
— У нас с Ниной Александровной принципиально расходятся взгляды на то, в каком направлении должно развиваться издательство. Она хочет издавать коммерческие сериалы любовных романов, а я считаю, что должна быть классическая литература.
— Тем более польщен вашим выбором. Но все-таки вы были главным редактором в ведущем издательстве Империи, может, не стоило…
— Ну, редактор поневоле. Я специалист по испанской и французской литературе и переводчик с четырех европейских языков.
Я с уважением посмотрел на нее. Но удержался, не спросил, где она будет работать.
По ее плечам, румянцу, лицу я понял, что она не замужем и не защищена тем (манера разговора и поведения), чем защищены замужние женщины. Не знаю, как это назвать. То есть должна зарабатывать на жизнь сама и выживать. Прекрасная Америка вдолбила в меня эти понятия прежде всего и превыше всего. И даже здесь, в Империи, меня это волновало — как она будет жить? На что?
В коридоре послышались
— Познакомьтесь, мой сын Никита. А это — писатель Алексей Сирин.
Мы обменялись рукопожатием.
— Ладно, давайте уж закончим с вашими романами. Меньше всего мне понравился «Факультет», очень небрежный язык. Но Никита прочитал за одну ночь, не отрываясь.
— Хочу вас очень поблагодарить, Алексей, я такого классного романа не читал вечность. Есть у вас что-нибудь еще подобное?
«Алексей» невольно улыбнулся. Я видел перед собой, пожалуй, первого живого, неизвестного мне читателя.
— Ваша мама выбрала роман, когда он выйдет, я вам с удовольствием подпишу.
— Он, кстати, читает на трех языках, — тихо подсказала мама, — так что… подкованный читатель. — Она выдержала паузу. — Возвращаю вам ваши книги, хотя «Желтый дом» с большим удовольствием поставила бы в своей библиотеке. Самый завершенный роман. И с точки зрения языка тоже.
— Есть такой пустяк — язык в романе, — сказал писатель самому себе.
Я взял книгу в белой обложке в руки.
— Конечно, оставьте. А «Факультет», если позволите, я подарю вашему сыну.
— Он будет счастлив.
Никита даже зашелся от смущения:
— Благодарю вас, Алексей, буду очень и очень признателен. Пущу по всему курсу читать, а то мама не разрешала выносить из дома.
Я подписал. Мы остались вдвоем.
— Как вас удобней называть, у нас нет отчеств?
— Судя по всему, вам нравится имя, которое вынесли на обложку, поэтому зовите меня Натали, как героиню вашего романа.
— Хорошо, Натали, — попробовал я. Как бы примериваясь. Имя это ей подходило.
— Чай, сок, компот?
— Если можно, позже. Спасибо.
— Я предлагаю работать конвейером. Я смотрю, как вы исправили рукопись, исходя из моей редакторской правки, и отдаю вам со своими замечаниями, пометками и вопросительными знаками. По пятьдесят страниц. Когда у меня будут готовы следующие пятьдесят, вы привозите предыдущие. Вас это устраивает?
— Вполне.
— Мы должны закончить к тридцатому декабря, иначе все уйдут в запой.
— Во что?
— В запой. И мои полномочия над всеми отделами, через которые должна пройти рукопись до сдачи в набор, утратятся.
Оставалось ровно две недели.
— Как вам язык романа? Много надо чистить?
— Мне понравился, поэтому я и выбрала именно этот роман. Но, конечно, редактировать нужно. Хотя по сравнению с теми рукописями, которые нам подчас сдают более известные писатели, считайте, что ваш роман в очень приличном виде.
Это польстило мне, и я расслабился. Но не до конца.