Диверсия без динамита

Ладченко Владимир Анатольевич

был, какие мы мероприятия проводили. Помню раз... А-а, вот и наша мамка

пришла. А Рому в пионеры приняли! Ну чего ты снова начинаешь, чего? Почему

третий день? Вчера же я почти не пил. С какой еще блондинкой видели? Ты хоть

при ребенке... Ах, это он и сказал. Что ж ты, сынок? Да причем здесь Павлик

Морозов? И в кого ты только такой?

ЗНАЕМ МЫ ИХ

Воскресный

день клонился к вечеру. Прямо перед телевизором в сладкой

неге похрапывал глава семейства Мурцовых — Борис Петрович. Рядом, в

голубоватом свете «Рекорда», нежились остальные домочадцы: жена Шура —

сдобная брюнетка с расплывшейся, будто клякса, фигурой, тесть Николай —

критического расклада ума старичок с игривым, как молодое вино, взглядом, и

дочь — голенастая старшеклассница Ирина.

Показывали традиционный праздничный концерт. Обаятельная ведущая,

светясь от радости, объявила следующий номер:

— Па-де-де из балета Хачатуряна «Спартак» исполняют...

При слове «Спартак» веки Бориса Петровича дрогнули и медленно поползли

вверх. Остановив затуманенный взгляд на геометрическом центре экрана, он

сонно пробурчал:

— Что, «Спартачку» уже забили?

— Да нет же, Боря, — терпеливо объяснила жена Шура, — футбол через

пятнадцать минут будет. А сейчас, — преодолевая зевоту, добавила она, —

концерт идет, по заявкам.

— А-а,-- совсем просыпаясь, протянул Борис Петрович. — А это что же, балет

опять? Да, — педагогически посмотрел он на дочь, самоуглубленно ковыряющую в

носу, — и как только такое по телевизору показывают. Нагишом ведь почти

скачут, со стыда сгореть можно. А потом удивляемся, что дети на заборах

изображают, где учатся этому, — осудил увиденное Борис Петрович и механически

про себя отметил: «А ничего партнерша из себя и многими местами. Сухая

только, как вобла. Не то, что у Анальского в том журнальчике итальянском,

девочки. Безо всего и со всем наружу. Есть за что взгляду зацепиться».

— И не говори, Борис, — встрял в разговор тесть Николай, — одно слово —

артисты. Знавал я тут как-то одного артиста. Вот уж кто закладывал, скажу я

вам, так закладывал. А уж по женской части озорник был, не приведи господь.

Раз жена приходит домой, а он в ванной с...

— Папа! Может, хватит. Сколько же можно. Хоть бы Ирины постеснялся, —

вздыхая, перебила отца Шура.

— Чего хватит-то, ничего не хватит! — начал заводиться тесть. С похмелья он

всегда был раздражителен. Кивнув на экран, где человек во фраке пел бодрую

песню, он едко сказал. — Все они там одним миром мазаны. Вишь, вон бугай

поет, заливается соловьем-разбойником.

А знаешь, что он уже лечился от этого

дела, — и тесть Николай выразительно щелкнул указательным пальцем по острому

кадычку. — Да только не каждому это помогает, по себе знаю. Он и сейчас,

ясное дело, выпимши, еле на ногах стоит. Вон как в рояль вцепился. Говорю

тебе — вусмерть пьян. Тьфу, срамотень

одна!

Тесть Николай демонстративно отвернулся от телевизора и, неодобрительно

покосившись на дочь, подумал: «Только и знает рот отцу затыкать, а нет,

чтобы по-человечески когда в положение войти. Как слезно –просил утром,

субсидируй три рубля на «красненькую». Так и не дала. Вся в мать-покойницу

характером. Сейчас и у Борьки денег нет. Вчерась в закусочной

последнююзаначку его «прохохотали». Эх, жизнь...»

Обреченно вздохнув, тесть снова посмотрел на экран и удивился:

— А это кто ж такая? Новая, что ли? Первый раз ее вижу.

— Ты, папа, скоро и нас узнавать перестанешь, если пить не бросишь. Это же

Элла Телегина, вторая жена артиста Рысакова-Алюрова, который, говорят, сейчас

в сумасшедшем доме после той истории с контрабандой. Ишь, как растолстела.

Совсем за собой не следит, — сонно сказала жена Шура и потянулась. Худосочный

стул под ней тяжко заскрипел.

— А уж воображает... Понавешала на себя разных побрякушек, думает,

красиво. Хоть бы вела себя поскромнее. Ну прямо, никакой культуры, —

поддержала Ирина свою мать и, оставив свои изыскания в носу, взялась грызть

ногти.

Наконец, концерт закончился. Послышались бодрящие звуки футбольного

марша, и начался матч.

— Да, — после непродолжительной паузы язвительно пожевал губами Борис

Петрович, — ну и игрочки. На ходу засыпают, как мухи после дихлофоса. А потом

удивляемся, почему у сборной с очками трудно.

— Не говори, Борис, — опять влез в разговор тесть Николай, — одно слово

— футболисты. Знавал я тут как-то одного футболиста. Вот уж кто закладывал за

воротник, скажу я вам, так закладывал. А уж по женской части озорник был, не

приведи господь. Раз жена приходит домой, а он на антресолях...

Воскресенье проходило как обычно.

ЛЮБИМАЯ ТАМАРА

Из цикла «Наши соседи»

Колобков вкрадчиво подошел сзади к жене, жадно обнял ее и стал жарко,

взахлеб целовать. А после, дыша любовью, заговорил необыкновенное.

— Тамара!.. М-м-м-м... Люблю Всю! Всю! Всю до капельки. Мое безумие,

Тамара! Ты мне... Любимая Тамара... Ох, Тамара... Ты мне денежек немножко не

дашь? Червонец нужен.