Диверсия без динамита
Шрифт:
человек вполне нормальный и поэтому уступать что-то другим это не его стиль.
Совсем не его. Но тут, видимо, под воздействием алкогольного яда, на него
какое-то затмение нашло — чуждые струны взыграли. Он возьми и скажи старушке:
— Садись, бабуля, а я у окна постою, чтобы и на улице тоже мою песню
слышали.
Ну, старушка ему в ответ «мерси» со «спасибом» и все такое прочее. И
села. Да, видно, угрелась или укачало старенькую: она и задремала чуть-чуть.
Культурно,
«Юбилейной», а возле парикмахерской. И пришлось ей в кромешных сумерках
семенить по незнакомым путям-дорожкам. А места там гиблые, самая что ни
на есть новостройка: канавы, траншеи, трубы опять же разложены в изящном
беспорядке — сплошной фельетон. Само собой из освещения только луна
действует. Ну, старушка наша потихоньку вперед продвигается, как воробушек,
прыг да скок. Вот уже и пятиэтажка ее из-за угла засветилась — и тут она
бдительность ослабила, мимо досточки скакнула и по закону всемирного
тяготения вертикально вниз. Исход, конечно, печальный — перелом ноги. На
крики соседи сбежались, доктора на карете скорой помощи приехали — и в
больницу: а там ногу в гипс, старушку на койкоместо в коридоре. Обжилась она
в больнице немного и решила родных известить о своем злоключении, чтоб завтра
их с визитом ожидать. Дала телефон сестре и попросила сказать дочери. Дочь,
как услышала про такое дело, у нее в организме сразу стресс развился, и она
прямо без чувств повалилась. И тут ей на помощь сосед-подселенец пришел —
матерый холостяк Пафнутьев, доцент с кафедры русской литературы. Он как раз
из ванной выходил по форме номер три, с голым торсом, и рыдания услышал.
Пафнутьев, как человек переучившийся, был немного со странностями. Он перенес
соседку на диван и без всякой задней мысли ей пуговичку верхнюю на блузке
расстегнул, чтоб дыхание не стесняло. И надо же такому водевилю случиться: в
эту минуту зять старушки Павло с калыма вернулся. Заходит в комнатенку и
видит удивительную картину: его законная супруга лежит на диване и
взволнованно дышит, а этот грейпфрукт Пафнутьев, которого он и за мужика-то
никогда не считал по причине очков, коленопреклоненно над ее блузкой колдует.
А очки так и сверкают, так и сверкают. Павло прямо физически почувствовал,
как у него рога растут.
— Очень даже все понятно, — почесал лоб Павло и щекой так нехорошо
задергал.
Пафнутьев смутился и говорит:
— Извините великодушно, я после принятия ванны. Пойду переоденусь. А вы
пока Ольге Ивановне валидол дайте.
А Павло
— Зря умывался, тебя сегодня опять обмывать будут, в морге. И Ольга Ивановна
свое получит, такая она растакая, туды ее растуды,
Пафнутьев прямо задрожал весь от таких слов, какие в русской литературе
не встречаются.
— Хоть вы мне, Павел Никанорович, и линолеум достали, но как вы смеете об
Ольге Ивановне такие гадкие слова говорить? Да вы, голубчик, варвар, да вы,
наверное, даже Пушкина не читали!
— А рога мне кто наставил? Пушкин?! — прошептал тут Павло совсем страшно
и сделал доцента об коленку два раза и даже очков его не пожалел. Скандал на
весь подъезд, и Белкин — участковый тут как тут. В общем, дали Павло 15
суток, с Ольгой Ивановной их совместная жизнь закончилась официальным
разводом. Пафнутьеву тоже не сладко — на работе товарищеский суд, ярлык
«морального разложенца» и выговор с занесением. Сын же Павло — Стасик вырос
безотцовщиной и связался с «металлистами».
Такая грустная история. А получилась она из-за того, что Кристепинов был
в нетрезвом виде. Вот до чего, товарищи, доводит пьянство. Последствия
страшны.
СКАЗОЧНЫЙ МАТЕРИАЛ
Пошли мы как-то в лес. В лес по грибочки. Соседка сверху, чтоб ей
икнулось. — Сходите, — говорит, — найдете, — говорит, — покушаете. Ну, мы и
пошли. Сначала на электричке, а потом пешком. Само собой с корзинками, кой-
чего пожрать-попить взяли, как хорошие, у каждого ножик, чтобы грибнице не
повредить. Все честь по чести. А в лесу забавно. Птички курлыкают, деревья
растут и опадают, запахи разные издаются и другие интересные частности из
ботаники.
Долго ли, коротко ли мы так ходили. Митяня, сынок наш, ужика палкой
угробил — любит, стервец, природу. Верка юбку по шву за сучок порвала, у меня
в бутылке, что с собой брал, кончилось, скукота одолевает. Да и примечаю,
вечереет уже, а грибов этих съедобных все нет и нет. Чисто, будто кто до нас
граблями прошел. Три штуки всего и набрали, да один мухомор.
— Давай, — Верке говорю, — елки-палки, лыжи сматывать, а то волки,
медведи, туда-сюда. Мало ли дело.
А она, конечно, самая умная, лишь бы напоперек,
— Да ты что, смеется, — какие медведи? Здесь даже зайцы и то, наверно, не
водятся. Давай еще с полчасика поищем
Ну фиг с вами, гражданка, думаю.
Таскались мы так, таскались по всяким буеракам, ну и, вестимо,
заблудились. «Ау, ау!» — никакого эха. Где Северный полюс, где южный,