Дневник. Том 1.
Шрифт:
«нет на свете лучшего хлеба, и надо быть лишенным здравою
смысла, чтобы покупать хлеб у булочника!» Точно так же об
стоит дело с сурепным маслом, которое превосходит прованское
(«Все это глупости! Если бы переменить этикетки...»); с теляти¬
ной, которая лучше всякого другого мяса, с рагу, которое го
раздо вкуснее жаркого, потому что его подают с подливкой и
потому что он его любит, с колясками без рессор, которым сле
дует отдавать предпочтение
свечами, которые лучше стеариновых, с картофельной водкой,
которая лучше коньяка... Этот человек по инстинкту и как лич
ного врага ненавидит роскошь и комфорт. Он с крестьянской
неприязнью относится ко всему прекрасному. Чувствует себя
хорошо только в низменной среде и убогой обстановке. Ему по
душе блуза, земляной пол, соломенные стулья, сыр с луком и
крутые яйца; он не любит, чтобы ему меняли тарелку за столом.
а из-за грелок устраивает такие сцены, что дрожит весь дом.
Обеды в сорок су, по его словам, лучшие в мире, а если вы ста
нете возражать, он подымет крик и замучит вас цитатами из
Брийя-Саварена *, за которым не поленится сходить.
Ибо для него то, что напечатано, неопровержимо. Он верит
книге, которая стоит у него на полке, и газете, которую он чи
тает. Эта вера в печатное слово, неспособность мыслить крити¬
чески — характерная черта провинциала.
Он всегда питал и питает еще теперь, когда он уже стар,
убелен сединой и нетвердо держится на ногах, изукрашенных
лиловыми венозными узлами, любострастное влечение к слу
жанке, прачке с красными руками, толстыми ногами, крепкой
грудью и лоснящейся, сальной кожей, как говорит его жена, —
к самке, в которой животное начало ничем не сковано и обна
жено. И его Дульсинея живет тут же, в доме. За едой он, с на
битым ртом, не спускает с нее глаз, то и дело встает с места,
чтобы проверить, не сидит ли она на кухне слишком близко к
слуге, и погружается в мрачное молчание, по-бычьи наклонив
голову, смотрит исподлобья и багровеет, терзаемый глухой рев
ностью, когда она, выполняя свои обязанности, оказывается по
близости от кого-нибудь из мужчин. Это его господствующая
253
страсть, и в ней причудливо совмещается последняя любовь
впавшего в детство старика, за которую он отчаянно цепляется,
и первая любовь пятнадцатилетнего лицеиста.
26 июня.
< . . . > Меня забавляет и вместе с тем приводит в отчаяние,
что главным средством урегулирования отношений между
людьми
Дочь моего кузена — образец ложной изысканности, изы
сканности, которая не проистекает из ума, душевных качеств
или внутреннего такта, а зиждется лишь на общественном поло
жении. Эта женщина неизменно придерживается того, что счи
тается хорошим тоном, того, что в кругу, подражающем выс
шему свету, называют шикарным. Она носит шляпы от Лоры,
намеревается поручить воспитание своего сына духовному лицу
и вообще старается поступать так же, как другие, как те, кого
она ставит выше себя. Ей внушает ужас все, что считается не
подходящим для людей из хорошего общества, — кабачки, ложи
второго яруса, омнибусы и т. д.
Но в ней нет и следа той изысканности, которая исходит от
самих людей, а не сияет отраженным светом, ни следа врожден
ного аристократизма, который может быть присущ даже ме
щанке.
Что касается мужчин, то ее идеал — мужчина, который каж
дый день бреется, носит даже в деревне только шляпу, ни в
коем случае не фуражку, и одет так, точно сошел со страницы
модного журнала. Вот объяснение того успеха, которым хорошо
одетый мужчина обычно пользуется у женщин: все они сродни
моей племяннице.
Эта кукла как нельзя более типична для нашего времени.
Девицы черпают свой идеал отнюдь не из романов. Замужество,
которое дало бы им собственный выезд, и мужчина, одеваю
щийся у Альфреда, — вот и вся их мечта. Ни о чем ином они и
не помышляют. <...>
Да, искусство для искусства, искусство, которое ничего не до
казывает, музыка мыслей, гармония фразы, — вот наша вера,
наша совесть, наше исповедание... Но в силу противоречивости
убеждений, которая проявляется во всем, если человек не спо
собен лукавить с самим собою, иногда нам кажется, что не ве
лика честь всецело посвятить себя такому незначительному
254
призванию. Не мелко ли оставаться в стороне от событий сво
его времени, порвать связь с окружающими тебя людьми, чтобы
шлифовать фразы и, как мне пишет Флобер, вести борьбу с ас
сонансами? Сохранять чистоту духа, отказавшись от чтения га
зет, — это, быть может, жалкое безумие...
26 июня.
Здесь нет театра. Не зная, что делать, чем занять ум, какую
дать ему пищу, я отправился в суд, где в этот день слушались