Дневник. Том 1.
Шрифт:
няется и ведет нас в столовую, сплошь обезображенную, оме-
щаненную гипсовыми муляжами под шестнадцатый век. По
стенам, в рамках, — «Жнецы» Леопольда Робера и раскрашен
ные литографии Жюльена. Под ними, в рамках, на черном
фоне, руки, вырезанные из белой бумаги, с линиями и раз
ными значками, сделанными пером: рука Робеспьера, руки Им
ператора и Императрицы, рука монсеньера Аффра, «убитого на
баррикадах», и — поскольку это
мечтают о лучшем будущем, — рука госпожи де Помпадур.
у зеркала — папка, в которой есть все, что душе угодно: талис
маны, астрологические предсказания, гороскопы и т. п.
117
Открывается дверь, и появляется мужчина, приглашая вас
войти. Он грузен, с крупной квадратной головой, крупные чер
ты, большие усы, большое лицо, как у Фредерика Сулье на
портретах; черный бархатный халат с широкими болтающи
мися рукавами; комната почти совершенно погружена во мрак.
Занавески задернуты только сверху, через витраж проникает
пестрый преломленный свет и, играя, падает в эту темень, ки
шащую всевозможными предметами, которые вы нащупываете
глазами, но едва можете различить, — вроде белой совы и т. п.
Садимся. Садится и он. Нас с ним разделяет стол, где таинст
венное освещение резко обрывается, словно на картине Рем
брандта.
«В каком месяце вы родились? Сколько вам лет? Какой
цветок вы любите? Какое животное предпочитаете?»
Затем, перетасовывая колоду каких-то карт размером с ла
донь, он предлагает: «Тяните тринадцать штук наугад!» И он
раскладывает их. На каждой что-нибудь изображено: страсть,
встреча, картинка из жизни или, например, некая брюнетка.
И все эти аллегории, все изображения размалеваны красным и
черным, сделаны человеком, ничего не смыслящим в рисунке,
человеком со странным до смешного воображением, одновре
менно фантастичным и мещанским. — Чудовищное сочетание
таких-то впавших в ничтожество гибельных божеств и грубой
реальности, словно все это нарисовал и яростно раскрасил сан
гиной полоумный ребенок какого-нибудь буржуа с улицы Сен-
Дени. Внизу на каждой карте подписано толкование и предска
зание.
И вот, властным жестом простирая руку и направляя ука
зательный палец в поток падающего света, словно предрекая
и предустанавливая будущее, чародей начинает — и наглым го
лосом, с простонародными интонациями, битых полчаса рас
сказывает роман, которого вам не миновать. Редкостный ма
стер своего дела: его речь не иссякает, он говорит без остано
вок,
фразы прорицателя, напыщенные бессмыслицы оракульского
велеречия, вроде: «Люки подземелий откроются, и привидения
двинутся на вас, выпустив когти», — а в это пышнословие, те
кущее величественной рекою, вдруг врываются фразы, произ
несенные голосом Вотрена: «У вас будет жена, вы ее броси
те!» — и на физиономии прорицателя хитрая, гнусная улыбка.
И тут же, стремясь растревожить дремлющую в вашей душе
страсть к авантюрам, рассказывает об ожидающих вас неверо
ятных приключениях: «Женщины, необычайно богатые, ино-
118
странки, вы познакомитесь с ними в городе, где будут разва
лины» и проч. и проч. — Бесконечные «Вы»: «Вы такой... Вы
этакий... У вас в мозгу как бы некий барометр». Такой калей
доскоп, такая смена картин волшебного фонаря, такой поток
происшествий, такая сумятица предвидимых и предрекаемых
событий, что этот человек, с его звучным голосом и присталь
ным взглядом, затуманивает вам мозги и зачаровывает ваше
внимание... Ловкач, наделенный необходимым ему видом крас
норечия, — я чуть было не сказал — вообще наделенный крас
норечием, искусством говорить ни о чем.
Одна фраза меня поразила; довольно странно, что она по
пала ему на язык: «Вам нечего бояться ни пистолета, ни
шпаги, опасайтесь только пера!» В самом деле, на этот раз он
попал в точку, сказав такое литератору, уже испытавшему го
нения и чувствующему, что он будет гоним всю жизнь... Но не
имела ли эта фраза в устах прорицателя какого-то иного смы
сла? Обращаясь к молодому человеку, который пришел к нему
с известной на этой улице женщиной легкого поведения, не
намекал ли он, говоря о пере, на подписание векселей?
Визит обошелся мне в сорок су, но зато я узнал париж
ского духовника, торгующего Надеждой. Можно было бы напи
сать какую-нибудь вещичку об этом гадальщике... Я вышел,
убежденный, что колдовство умрет лишь в один день с рели
гией: эти две Веры бессмертны, как Надежда человеческая.
Число прорицателей в каждой стране пропорционально числу
священников.
30 октября.
< . . . > Реализм возникает и расцветает, меж тем как дагер
ротип и фотография показывают, насколько искусство отсту
пает от жизненной правды. < . . . >