Дневник. Том 1.
Шрифт:
подошвами ботфорт, — все это теперь исчезло, осталось только
место, где шаркают ногами.
Мы обегали все сверху донизу, пытаясь завязать разговор,
задевая проходящих каким-нибудь замечанием, стараясь запо
лучить на лету чьи-нибудь уши и язычок, какой-нибудь диалог,
кусочек Ватто, промелькнувший в случайной улыбке, сами за
говаривая с женщинами на французском языке и во француз
ском духе. Никто не соизволил нам ответить. Дела, повсюду
дела,
похожа на лоретку Гаварни *, еще сохранившую что-то от
гризетки и способную тратить время на развлечения, — нет,
теперь это женщина-делец, она заключает сделки без всяких
фиоритур. Никогда еще юдоль любви не отражала так верхи
общества, как сейчас! Дела, у всех дела, от вершины лест
ницы до подножья, от министра до девки. Дух, нрав,
характер Франции совершенно переменились, обратились
к цифрам, к деньгам, к расчетам, полностью избавились от
непосредственности. Франция стала чем-то вроде Англии или
Америки! Девка нынче — деловой человек и власть. Она царит,
126
она правит, она меряет вас взглядом, оскорбляет вас; вы видите
в ней наглость, презрение, олимпийское спокойствие. Она за
полняет общество — и сознает это... Нынче она задает тон, ей
плевать на общественное мнение; она ест глазированные каш
таны в ложе рядом с вашей женой; у нее есть свой театр —
Буфф *, и свой мир — биржа. В конце концов я стал отводить
душу тем, что хлопал по плечу этих царствующих потаскух и
говорил: «Погоди, милочка, придет день, и тебе выжгут кале
ным железом фаллус на этом плечике!» Да, я думаю, что вскоре
придется прибегнуть к воздействию полиции. И будут изданы
постановления, которые укажут девкам их место — среди по
донков общества, запретят им, как это было в XVIII веке,
доступ в ложи для порядочных людей, обуздают их наглость
и ограничат их процветание.
Все это придет, придет и еще одно: великая стирка. Я ее
чувствую, я ее предвижу. Наше время анормально, смятение
в душе и сердце родины слишком велико, устремление Фран
ции к материальным благам слишком поспешно и слишком
отвратительно, чтобы общество не взлетело в воздух. И когда
все взорвется, то это будет уже не 93-й год! Тогда, быть может,
погибнет все!
Создать для «Молодой буржуазии» * красноречивый персо
наж — молодого человека, разглагольствующего на жаргоне
экономистов. — Посмотреть у Луи «Историю неимущих клас
сов» Шарля Дониоля. <...>
19 января.
Раздумываем над тем, во что обошлось нам одно из пяти
внешних
беготня по набережным и крупные покупки. Сколько предме
тов искусства перебывало у нас в руках за всю нашу жизнь,
сколько радости они нам принесли! Мы равнодушны или почти
равнодушны к природе, картина волнует нас больше, чем пей
заж, и человек больше, чем бог, — не в устройстве ли нашего
глаза кроется причина такой нашей любви к искусству, позво
ляющему рассматривать предмет вблизи, ласковым взглядом,
почти касаясь руками. Надо полагать, что именно поэтому бли
зорукие — прирожденные коллекционеры и любители.
20 января.
В редакции «Артиста» зашла речь о Флобере, которому при
ходится сесть, подобно нам, на скамью подсудимых * перед
судом исправительной полиции; я высказал мысль, что в вер-
127
хах стремятся задушить романтизм и что романтизм стал госу
дарственным преступлением,— тогда Готье заявил: «Право,
мне стыдно за свое ремесло! Ради тех жалких грошей, без ко
торых я умру с голода, я не решаюсь говорить даже половины,
даже четверти того, что думаю... Да и то рискую за любую
фразу угодить под суд!»
22 января.
< . . . > Молодежь из Школ, когда-то молодая молодежь, ко
торая своими рукоплесканиями возносила наш стиль к
славе, — эта самая молодежь, павшая до восторгов перед пло
ским здравым смыслом! На ее совести весь успех Понсара! *
18 февраля.
От природы нам присущи не многие добродетели. И боль
шинство добродетелей недоступно народу. Для тех, чья рента
ниже двух тысяч ливров, некоторых нравственных норм во
обще не существует. Нужно иметь досуг, чтобы любить своих
детей. Женщины из рабочего класса редко целиком отдаются
материнству. Многие чувства являются благоприобретенными:
например, платоническая любовь — чистая идея, возникающая
из созерцания платья и улыбки, — совершенно отсутствует сту
пенькой ниже того, что зовется светом.
19 февраля.
Те, кто считает художников людьми светскими, ошибаются.
Это исключение. Художники — рабочие и всегда остаются ра
бочими, в них бродит закваска зависти рабочего человека к выс
шим классам, хотя они и прикрывают это шуткой. Прюдом —
это манифест. И они прикидываются гуляками и забулдыгами,
предпочитают простонародное спиртное, чтобы выглядеть по-