Дни мародёров
Шрифт:
Потому что он тоже животное.
Он пнул волка лапами в живот.
Тот с визгом упал на землю, но тут же взвился, вскочил, еще более злой и опасный, чем прежде. Кровь и грязные слюни капали с его оскаленной пасти, глаза горели как два фонаря.
Ремус, нет, не Ремус, а огромный светло-русый волк развернулся. Кровь барабанным боем стучала у него в ушах. Шерсть стояла дыбом.
Убить. Убить. Убить.
Они обошли друг друга по кругу.
Раз. Другой.
Кожа волков ходила ходуном,
Но вот маленький черный волк чуть присел, скакнул вперед, отскочил, потом еще раз, и большой волк сам бросился на него.
Снова они сцепились в узел. Один пытался придавить другого к земле и всадить наконец клыки ему в глотку, но ничего не получалось, один был больше и тяжелее, другой — изворотливее и быстрее.
Ремус не знал наверняка, слишком много крови витало в воздухе, сбивая нюх, но все же подозревал, что перед ним не волк, а волчица.
Самки оборотней куда злее, чем самцы. Они никогда не оставят свою жертву в покое, и если ее у них отняли — они будут драться за нее до последней крови.
Потому что за ними потомство.
И когда резкий характерный запах ударил светлому волку в нос, его желание убить развернулось и уступило инстинкту, куда более сильному и напористому...
Черный волк взвизгнул и попытался сбежать, но светлый поймал его за шкуру на спине.
В один миг он придавил волчицу к земле и подмял под себя.
Зверь рычал, бился и визжал, но все его попытки вырваться не имели никакого значения перед сокрушительным инстинктом продолжения рода.
Светлый волк вцепился зубами в холку черного, вызвав у него приступ паники, а потом мягко, почти нежно примял к земле гигантскими, почти человеческими руками.
Лежи.
Ночные дежурства в крыле — это зачастую очень скучная и нудная вещь.
Ты сидишь за столом и переписываешь карточки, лампа греет твое лицо, карточки не заканчиваются, и все, чего тебе хочется — лечь и заснуть.
Может быть, если повезет, кто-нибудь постучится в дверь и принесет тебе свои пустячные беды — уши, превратившиеся в бананы, или мерзкий Фурункулюс.
Но потом снова навалится тишина. И тебя уже начнет тошнить от запаха чернил, пера и гула в пружине настольной лампы.
Но бывает так, что двери вдруг распахиваются и ударяются о стены.
И тогда тебе становится страшно...
... черный волк уже не визжит и не бьется.
Он смирился с неизбежным...
Так было и в эту ночь.
Лили заполняла карточки, а Марлин дремала в кресле, когда двери вдруг распахнулись, и окровавленный Карадок Дирборн, один из охотников, охраняющих школу, ворвался в крыло с умирающей девушкой на руках...
Человеческое в нем не то немело от ужаса, не то заходилось от удовольствия.
Слишком долго оно мучилось
В конце концов, у него тоже нет шансов перед этим инстинктом.
И все летит к черту.
— Ее покусали, — гремит низкий голос Валери Грей. Она идет следом и громко стучит каблуками. — Ради Мерлина, здесь есть доктор?!
Это неправильно. Это порочно. Он должен остановиться...
Нет...
Нет-нет-нет!
Страшная вина и дикое удовольствие прожигают сознание оборотня...
Начинается паника...
Какое-то время они не могут расцепиться.
А затем оборотень вырывается — лязг зубов, он все же мстит за доставленную боль.
Ненавидит и жаждет мести.
Потому что в нем тоже есть человеческое.
Стол, яркий свет, синеющее лицо Анестези Лерой в пятнах крови.
Запах кровевосполняющего зелья — крик медсестры — звон — у Марлин так тряслись руки, что она уронила кофр с инструментами...
— Скорее, скорее, скорее... — бормочет белая как полотно мадам Помфри.— Все будет хорошо, милая, надо еще немножечко постараться, надо еще... зелья, быстро!
Ее палочка взлетает, страшные раны затягиваются, руки Лили не дрожат, когда она вливает в рот девушки очередную порцию зелья, но уже слишком поздно, оно не действует, и жизнь девушки ускользает, как вода сквозь пальцы...
Но сейчас он только рычит и убегает.
Ускользает в ночь, как одна из его теней.
Светлый волк поднимается на задние лапы, а потом изливается в ночь диким воем и падает на землю, хватаясь когтистыми руками за голову.
Но в его вое больше нет ничего звериного.
Это кричит человек...
В какой-то миг кажется, что их реанимация подействовала — Анестези вдруг приоткрыла ресницы, и на влажном бледно-сером лице капельками влаги сверкнула жизнь.
Все застыло.
Мадам Помфри очень медленно опустила палочку... а потом вдруг положила ее в карман фартука, накинутого поверх ночной сорочки.
И тогда на Лили накатил ужас.
Она выжила в каледонском теракте, она видела, как люди взвиваются в воздух вверх ногами, но ничего страшнее этого жеста ей еще видеть не доводилось.
— Она пришла в себя? — требовательно спросил охотник и понял все, только когда мадам Помфри подняла на него взгляд.
— Кто привел тебя в лес? — охотник протолкался к столу, ловя последние секунды жизни девочки. — Кто?
Белые высохшие губы Анестези приоткрылись, но сил говорить у нее уже не было.
— Кто? — в отчаянии закричал он.
Анестези смотрела прямо перед собой, но явно не видела ни лиц, склонившихся над столом, ни бьющего, яркого света лампы.
Она напоминала догорающую свечу. Пламя еще дрожит, но уже соприкоснулось с лужей воска. Вот-вот... вот-вот...