Должница
Шрифт:
И никогда бы в жизни я не подумала, что скажу это, но получается, что Артем остался единственным человеком, который был честен со мной. Жесток, но честен – это стоило признать, не так ли?
Только одно связывало их всех – Кирилла, Давида, Игоря и Артема: в их кругах женщинами дозволено пользоваться. Даже больше – это считается нормой. Я сполна усвоила этот закон.
– Домой поедем позже. Сначала кое-куда пройдем.
Холодный голос Артема в сыром темном помещении был для меня связующей нитью и светом в конце туннеля – куда стоило идти. Здесь было темно и грязно,
Но вскоре Руднев остановился и распахнул одну из дверей, заставив меня шагнуть внутрь маленького бетонного помещения. Я застыла изваянием и будто бы забыла, как это делать - дышать.
Удивительно: в этом заброшенном здании я стала женой Артема и здесь же, вероятно, я увижу смерть Игоря.
– Артем… - шепнула я, прикрывая рот ладонью.
Я хотела вернуться. Я хотела уйти отсюда, но Руднев поймал меня в свои руки и решительно развернул в сторону страдающего Игоря.
Его руки были подвешены за веревки. Я уверена, он едва чувствовал свои конечности. Ноги доставали до пола, но так, что ты уже не уверен – стоишь ли ты или висишь. Немой вопрос читался в его фигуре. Не думаю, что его глаза сохранили возможность видеть, но он точно нас услышал.
И испуганно дернулся.
Буквально этой ночью меня обуревала ярость на этого человека, а сейчас – сожаление к нему. Наверное, по этой причине женщины не правят этим миром. Жестоким – то ненавистным, то жалким - миром.
Мы находились здесь неприлично много минут, пока длилось наказание. Перед моими глазами, я уверена, еще долго будет стоять картина, где охрана Руднева выбивала правду из полуживого Игоря.
И вопросы были личные. Словно ничего другого не волновано Руднева.
Спала ли я с ним.
Согласилась ли я на предательство, когда мы с Игорем покинули клуб.
На что я была готова, чтобы вернуть сына? Какие рамки я уже перешла?
Под пытками жестокого человека лгать не станешь. И Игорь не лгал – сказал правду вплоть до произошедшего в машине.
Я почувствовала ладонь Руднева на своем виске и вспомнила про удар. Игорь тогда сильно приложился ладонью к моей голове, после чего я потеряла ориентир и решилась на аварию.
Я не шелохнулась от прикосновения горячей мужской ладони, но внутри у меня все застыло. Я услышала, как Руднев спрашивает о ссадине на моем виске. Да, это Игорь ударил меня. Скрывать бесполезно, его все равно убьют.
А затем его казнили.
Я вскрикиваю и прячу лицо в жесткой груди, обрамленной в белую сорочку. Артем прижал меня к себе. Ударить жену Руднева, оказывается, непростительный грех. Это дозволено только самому господину Рудневу.
…Мы долго шли обратно по такому же сырому и узкому коридору. Вот уже прошли мимо стола, на котором я расписывалась. Вышли на улицу, сели в машину и куда-то понеслись – все в прострации, от и до.
Всю дорогу до дома я думала только об одном: что уж точно не о таком бракосочетании мечтала некогда юная Авдеева Аля. Я и сейчас являлась юной, но в душе… в душе теперь мне словно сорок.
–
Я очнулась от прикосновения. Тяжелая рука Руднева опустилась мне на макушку и… погладила волосы. Погладила нежно. Так, словно я представляла для Руднева какую-то ценность помимо того, что я мать его наследника.
Я распахнула глаза и застыла, не решаясь посмотреть в его жестокие глаза.
– Не бойся, - шепнул он.
Кто мне скажет, что все это значит? Это конец или только начало?
Я оглянулась. До этого мы двигались по частному охраняемому сектору и вскоре уперлись в двухэтажный дом. Несмотря на панорамное остекление для меня это отнюдь не уютный дом. Напротив, это золотая клетка.
Вот он - дом зверя. И я ступаю по нему медленно, прощупывая почву. Иду словно по болоту, ведь меня затягивает туда, куда идти совсем не хочется. Но там Богдан, там мой сын, и меня тянет туда сильно и безвозвратно.
– Шагай, - в спину настойчиво дышит Руднев, и я шагаю.
В доме я растерянно оглядываюсь в поисках детской. Кто с ним сейчас? Часто ли мой сын плакал? Заботился ли о нем хоть кто-то?
Руднев словно читает мои мысли и предупреждает:
– Он спит.
На глаза наворачиваются слезы.
Но я хочу увидеть его! И это желание очевидно для Руднева. Он расслабляет жесткие губы, его взгляд становится мягче. Этот мужчина в домашней обстановке уже не кажется таким жестоким, но я знаю, каким он может быть. Полчаса назад в подвале я увидела это своими глазами.
– Сперва помой руки. Второй этаж и направо. Первая дверь - детская.
Ступаю туда, куда он приказал. Не медлю ни секунды. Я помыла руки, протерла лицо холодной водой и выбежала из ванной. Поднявшись на второй этаж, я слышу обращение Артема – он говорит, что мне нужно искупаться, но я прячусь в детской раньше, чем он запретит мне встречаться с сыном. Наверное, это выглядит глупо – убегать, чтобы вот-вот тебя не вернули обратно, не отняли мечту, но ноги сами несли меня сюда. В детскую.
Здесь тихо и спокойно. Много места – детская по размеру была больше, чем наша с Кириллом съемная квартира. С кровати доносилось глубокое дыхание, там лежала какая-то женщина. Я подошла к детской и опустилась на колени тут же - ноги словно перестали меня держать.
Богдан лежал неспокойно, кряхтел и ворочался. Маленький комочек, на которого всем было все равно. Приставленная к нему женщина даже не шелохнулась – настолько крепко она спала, будто только сегодня днем она подрабатывала на стройке.
Меня охватила злость, но едва я положила ладонь на темную макушку, как у меня отлегло. Заботы, печали, страх. Будущее, прошлое, настоящее – все смешалось, оставив в этой смеси только хорошее. Маленькая мягкая ладошка обхватила мой палец, я улыбнулась, а Богдан притих.
Я глубоко вздохнула – впервые так легко и обыкновенно. Прикрыла глаза, положив голову на край кроватки, и умиротворенно закрыла глаза.
Кажется, что жизнь возвращается в свое русло. Наступает белая полоса, и ничего не помешает ей прочертить свою чистую линию. В эту ночь именно так и казалось.