Домби и сын

Диккенс Чарльз

М-ръ Домби стремительно отпрянулъ съ мста и посмотрлъ на нее съ величайшимъ изумленіемъ.

— Да, сэръ, — продолжала Алиса, — какъ ни велико между нами разстояніе, но я говорю правду. Какъ это вышло, нтъ надобности знать: это моя тайна, и я не навязываюсь со своими тайнами. Мн хочется поставить васъ съ нимъ на одну доску, потому что я смертельно его ненавижу. Моя мать скупа, бдна и готова продать за деньги всякія всти. Въ этомъ ея промыселъ. Можете платить ей, сколько угодно, и пожалуй, чмъ больше, тмъ лучше. Но я хлопочу тутъ не изъ-за денегъ, и для меня ршительно все равно, за что бы вы ни купили этотъ секретъ.

Довольно. Мой дерзкій языкъ не скажетъ больше ничего, хотя бы вы простояли здсь до утра.

Во время этой рчи, клонившейся къ уменьшенію ожидаемыхъ барышей, старуха обнаруживала безпокойство и безпрестанно подталкивала локтемъ м-ра Домби, чтобы тотъ не обращалъ вниманія на ея дочь. Онъ поперемнно смотрлъ на нихъ обихъ дикими глазами и сказалъ взволнованнымъ голосомъ:

— Говорите же, что вы знаете?

— О, не будьте такъ торопливы, — отвчала старуха, — мы поджидаемъ человчка, котораго нужно напередъ скрутить, пощипать, навинтить…

— Это что значитъ?

— Погодите немножко, — каркала вдьма, положивъ свою костяную лапу на его плечо, — погодите! мы знаемъ, гд раки зимуютъ, и уже что я сказала, то свято. Будетъ намъ пожива. Если онъ заартачится малую толику, — продолжала м-съ Браунъ, растопыривая свои пятерни, — мы сумемъ развязать его язычекъ!

М-ръ Домби слдилъ за ней глазами, когда она подпрыгнула къ дверямъ, и потомъ его взоръ обратился на ея дочь; но Алиса хранила глубокое, безстрастное молчаніе и не обращала на него никакого вниманія.

— Какъ я долженъ понимать васъ? — сказалъ м-ръ Домби, когдя фигура м-съ Браунъ, пошатываясь и прихрамывая, отскакивала отъ дверей. — Вы, кажется, кого-то ждете?

— Да!

— Человка, отъ, котораго можетъ быть, вы надетесь вырвать ожидаемую всть?

— Да.

— Я его не знаю?

— Тсс! — прошипла старуха съ пронзительнымъ хохотомъ. — Зачмъ объ этомъ спрашивать? Человкъ вамъ знакомый, но онъ не долженъ васъ видть. Парнюга слишкомъ робокъ и не сказалъ бы вамъ ни словечка. Мы запрячемъ васъ за эту дверь, и вы будете, если хотите, смотрть во вс глаза и слушать обоими ушами. Мы не требуемъ и не просимъ, чтобы врили намъ на честное слово. Какъ? вы изволите сомнваться насчетъ этой комнаты за дверью? Загляните въ нее, если угодно.

Острый глазъ старушенки открылъ въ м-р Домби невольное выраженіе подозрительности, которая на этотъ разъ была очень кстати. Она поднесла къ дверямъ сальный огарокъ, и м-ръ Домби убдился, что тамъ была пустая комната. Онъ сдлалъ знакъ, чтобы огонь былъ унесенъ на свое мсто.

— Скоро ли придетъ сюда этотъ человкъ?

— Скоро. Вы потрудитесь посидть здсь минутъ десятокъ.

Не давъ никакого отвта, м-ръ Домби началъ ходить по комнат взадъ и впередъ съ нершительнымъ видомъ, недоумвая, остаться ему или уйти назадъ. Но скоро походка его сдлалась медленне и тяжеле, и суровое лицо приняло задумчивый видъ; было ясно, въ ум м-ра Домби утвердилась ршимость дождаться окончательныхъ результатовъ своего страннаго визита.

Между тмъ, какъ онъ ходилъ такимъ образомъ взадъ и впередъ, съ глазами, опущенными въ землю, м-съ Браунъ снова услась на свой стулъ и принялась слушать. Однообразіе его походки или дряхлый возрастъ были причиной, только старуха на этотъ разъ до того окрпла на ухо, что наружные шаги давно раздавались въ ушахъ ея дочери, и она нсколько разъ быстрымъ взглядомъ

старалась предварить свою мать о приближеніи ожидаемаго человка. Но, какъ скоро, наконецъ, ея вниманіе было пробуждено, она стремительно вскочила со стула, прошептала "идетъ!" и, указавъ своему гостю на его наблюдательный постъ, поспшно поставила на столъ бутылку со стаканомъ и бросилась къ дверямъ, гд уже появился Точильщикъ, котораго она встртила съ распростертыми лапами, обвиваясь, какъ гіена, вокругъ его шеи.

— Вотъ и мой голубчикъ! — завопила м-съ Браунъ. — Наконецъ! ого! ого! какой ты милашка, сынокъ ты мой, Робби!

— О, миссисъ Браунъ! — отвчалъ озадаченный Точильщикъ. — Перестаньте пожалуйста! Разв нельзя любить парня, не царапая его шеи? Вотъ видите ли, въ рукахъ y меня клтка, съ птицей клтка, миссисъ Браунъ!

— Птичья клтка для него дороже, чмъ я! — вопила старуха, озираясь на потолокъ. — Изволь тутъ быть для него матерью! чего матерью? я бы должна быть для тебя миле всякой матери, разбойникъ ты безпардонный!

— Оно вдь такъ и есть, миссисъ Браунъ: я вамъ очень обязанъ, — отвчалъ несчастный Точильщикъ, — да вы ужъ слишкомъ ревнуете бднаго парня. Я вотъ и самъ люблю тебя, бабушка Браунъ, право люблю, a все же не душу. Зачмъ же душить?

Точильщикъ говорилъ и смотрлъ такимъ образомъ, какъ будто противная сторона имла явныя подозрнія, что онъ радъ бы дождаться благопріятнаго случая отправить на тотъ свтъ свою названную мать.

— A и что вамъ клтка, миссисъ Браунъ? Разв бда какая, что я заговорилъ о клтк? Глядите сюда, вдь эта клтка — знаете чья?

— Твоего хозяина, голубчикъ?

— Въ томъ-то вотъ и штука! — отвчалъ Точильщикъ, уставляя на стол огромную, завернутую въ простыню клтку и развязывая ее руками и зубами. — Это нашъ попугай.

— Попугай м-ра Картера, касатикъ?

— Да будешь ли ты держать свой языкъ на привязи, миссисъ Браунъ? Какое теб дло до названія? Ты, ей Богу, съ ума сведешь бднаго парня! — заключилъ Точильщикъ, ухватившись въ припадк отчаянія обими руками за свои волосы.

— Что? ты вздумалъ колоть меня, неблагодарный скотъ? — завизжала старуха въ порыв остервеннія.

— Да нтъ-же, бабушка Браунъ, ей Богу, нтъ! — возразилъ Точилыдикъ со слезами на глазахъ. — Ахъ, ты Господи твоя воля, что это за… Разв я не люблю тебя миссисъ Браунъ?

— A и вправду, Робинъ, ты меня очень любишь, цыпленочекъ ты мой!

И говоря это, м-съ Браунъ еще разъ заключила его въ свои нжныя объятія, изъ которыхъ онъ вырвался только посл продолжительной борьбы руками и ногами, при чемъ волосы его взъерошились и стали дыбомъ.

— Ну, признаться, — говорилъ Точильщикъ, задыхаясь отъ крайней усталосги посл продолжительной возни, — отъ этой любви бги хоть на каторгу… какъ ваше здоровье, миссисъ Браунъ?

— И не быть y меня цлую недлю, мошенникъ ты этакій! — говорила старуха тономъ дружескаго упрека.

— Что съ тобою, бабушка Браунъ? Разв я не сказалъ, что приду къ вамъ черезъ недлю въ этотъ самый вечеръ. Вотъ я и пришелъ. Ну что, какъ твои длишки, бабуся? Все ли этакъ-того… понимаешь? Не мшало бы теб быть немножко поумне, миссисъ Браунъ. Я, право, охрипъ, толкуя съ тобой, и мое лицо, я думаю, побагровло отъ твоей ласки.

Говоря это, Точильщикъ утирался рукавами, какъ будто хотлъ стереть съ своего лица нжную полировку.