Дон-Кихот Ламанчский. Часть 1 (др. издание)
Шрифт:
Этотъ трогательный монологъ былъ прерванъ дочерью хозяйки. «Добрый мой господинъ, будьте такъ добры, подъзжайте сюда,» крикнула она рыцарю. Донъ-Кихотъ обернулся, и при свт сіявшей, въ полномъ блеск, луны, разглядлъ маленькое отверстіе на чердак, показавшееся ему окномъ, даже съ золотыми ршетками, какъ это и должно было быть въ такомъ великолпномъ замк, какимъ казалась Донъ-Кихоту корчма. Онъ, конечно, въ ту же минуту, вообразилъ, что красавица, дочь владтеля самка, увлеченная любовью къ пріхавшему въ замокъ рыцарю, задумала какъ въ прошлый разъ очаровывать и искушать его. Чтобы не показаться не вжливымъ и неблагодарнымъ, рыцарь повернулъ крутомъ Россинанта и подъхалъ къ отверстію на сновал. «Душевно жалю прекрасная дама», сказалъ онъ, замтивъ двухъ женщинъ, «что вы обратили ваши влюбленные взоры на того, кто не можетъ отвтить вамъ такъ, какъ, заслуживаетъ ваша прелесть и доброта. Но не вините этого жалкаго странствующаго рыцаря за то, что любовь не позволяетъ ему отдать
— Не этого нужно госпож моей, сказала Мариторна.
— Чего же нужно ей, скажите мн, скромная дуэнья? спросилъ Донъ-Кихотъ.
— Вашу прекрасную руку, сказала Мариторна. Пусть хоть на ней насытитъ госпожа моя ту ужасную страсть, которая привела ее сюда. Ахъ! еслибъ папенька ихъ узнали, что он пришли сюда, они бъ изрубили госпожу мою такъ, что самымъ большимъ кускомъ отъ нее осталось бы ухо.
— Хотлъ бы я это увидть, сказалъ Донъ-Кихотъ; но отецъ одумается, если не захочетъ произвести самаго страшнаго разрушенія, какое производилъ когда бы то ни было родитель, дерзавшій поднять руку на нжное тло своей влюбленной дочери.
Вполн увренная, что Донъ-Кихотъ подастъ руку дочери хозяина, Мариторна побжала въ конюшню, взяла тамъ недоуздокъ осла Санчо и вернулась съ нимъ на сновалъ въ ту самую минуту, когда Донъ-Кихотъ, приподнявшись, во весь ростъ, на сдл, протянулъ руку къ ршетчатому окну, у котораго стояла, какъ онъ воображалъ, плненная имъ красавица.
— Нате, берите эту руку, или скоре этого палача всхъ злодевъ, сказалъ онъ, протягивая руку; берите эту руку, которой не касалась еще рука ни одной женщины, даже той, которая владетъ всмъ моимъ существомъ. Даю вамъ ее не для поцалуевъ, но чтобы вы взглянули на плотность ея нервъ, на ширину венъ и расположеніе мускуловъ; судите по нимъ, какова должна быть сила этой руки.
— Это мы увидимъ, сказала Мариторна, и сдлавши изъ недоуздка узелъ, охватила имъ кисть Донъ-Кихота, крпко привязавши другой конецъ недоуздка къ засову, которымъ запиралась дверь сновала.
Донъ-Кихотъ скоро почувствовалъ жестокость веревки. «Прекрасная дама», сказалъ онъ, «вы скоре царапаете, чмъ ласкаете мою руку; не обходитесь съ ней такъ сурово, она неповинна въ томъ, что причинила вамъ не моя воля. Отмщая мн, къ чему изливать всю силу вашего негодованья на такую незначительную часть моей особы, какъ эта рука. Подумайте, что-тотъ, кто любитъ такъ нжно, не мститъ такъ жестоко». Всхъ этихъ фразъ Донъ-Кихота, къ не счастію, никто не слыхалъ, потому что какъ только Мариторна привязала его, въ ту же минуту об двушки, умирая со смху, убжали съ сновала, оставивъ несчастнаго рыцаря въ ловушк, изъ которой ему не было никакой возможности освободиться. Онъ стоялъ, какъ мы уже говорили, вытянувшись во весь ростъ, на спин Россинанта, съ рукой протянутой въ окошечку и привязанной въ засову двери сновала; и страшно безпокоился онъ, чтобы не двинулся какъ-нибудь конь, и не оставилъ его въ висячемъ положеніи. Несчастный рыцарь не смлъ сдлать ни малйшаго движенія, хотя спокойный характеръ Россинанта ручался за то, что онъ онъ готовъ простоять неподвижно весь вкъ. Когда наконецъ Донъ-Кихотъ понялъ, что онъ просто на просто привязанъ, и что дамы исчезли, онъ вообразилъ, что опять находится подъ вліяніемъ какого то очарованія, какъ въ прошлый разъ, когда его избилъ въ этомъ самомъ замк очарованный мавръ. И онъ проклиналъ, втихомолку, свое неблагоразуміе: проклиналъ себя за то, что ршился пріхать во второй разъ въ тотъ замокъ, въ которомъ онъ испыталъ уже разъ столько непріятностей, тмъ боле, что у странствующихъ рыцарей постановлено правиломъ: если какое-нибудь предпріятіе разъ не удалось, это значитъ, что исполнить его предназначено другому рыцарю, и во второй разъ никто не обязанъ браться за такое дло, въ которомъ однажды онъ не имлъ успха. Донъ-Кихотъ потянулъ было въ себ руку, желая испытать, не въ состояніи ли онъ будетъ освободить ее, но, въ несчастію, она была такъ хорошо привязана, что вс попытки освободить ее оставались напрасны; онъ, впрочемъ, дергалъ руку немного осторожно, боясь, чтобы этимъ временемъ не двинулся Россинантъ. И при всемъ своемъ желаніи ссть на сдло, несчастный рыцарь принужденъ былъ стоять на немъ. Въ эту то минуту пожелалъ онъ обладать мечемъ Амадиса, разрушавшемъ всякое очарованіе; въ эту то минуту проклиналъ онъ звзду свою, думая о той ужасной потер, которую станетъ испытывать вселенная тмъ временемъ, какъ онъ будетъ оставаться очарованнымъ (онъ совершенно убжденъ былъ, что ужъ онъ очаровавъ), въ эту то минуту онъ, боле чмъ когда-нибудь, вспомнилъ о своей возлюбленной дам
Но онъ ошибся въ своихъ предположеніяхъ. Рано утромъ въ корчм подъхали четыре видныхъ, хорошо одтыхъ всадника, съ карабинами, привязанными въ сдламъ, и принялись сильно стучать въ запертыя ворота. Увидвъ ихъ, Донъ-Кихотъ громкимъ голосомъ закричалъ имъ съ того мста, на которомъ продолжалъ стоять на страж:
— Рыцари, или оруженосцы, или кто бы вы ни были: не стучите въ ворота этого замка, тамъ вс спятъ теперь; къ тому же крпостей никогда не отворяютъ прежде, чмъ успетъ солнце освтить всю землю. Удалитесь же и подождите гд-нибудь до утра, тогда мы увидимъ, слдуетъ ли вамъ отворить ворота, или нтъ.
— Какого чорта замокъ, или крпость, вы тутъ нашли, станемъ мы дожидаться, отвтилъ ему одинъ изъ всадниковъ. Если вы хозяинъ этой корчмы, такъ велите отворить ворота; мы накормимъ здсь только лошадей, и подемъ дальше, потому что спшимъ.
— Рыцарь! неужели я похожъ на хозяина корчмы? спросилъ Донъ-Кихотъ.
— Право не знаю, на что вы похожи; знаю только, что вы городите чушь, называя эту корчму замкомъ.
— Это замокъ, сказалъ Донъ-Кихотъ, и одинъ изъ лучшихъ здсь; въ немъ почиваютъ теперь особы, носившія скипетръ въ рукахъ и ворону на голов.
— Лучше бы вы сказали на оборотъ, замтилъ путешественникъ: скипетръ на голов и корону въ рукахъ. Должно быть комедіанты остановились здсь, у нихъ короны и скипетры вещь очень обыкновенная; коронованныя же лица, не думаю, чтобы остановились въ такихъ грязныхъ корчмахъ.
— Вы, какъ видно, понятія не имете о тхъ приключеніяхъ, которыя такъ часто случаются съ странствующими рыцарями, отвчалъ Донъ-Кихотъ.
Утомившись слушать Донъ-Кихота, всадники принялись снова стучать въ ворота, и на этотъ разъ такъ безпощадно, что вс въ корчм проснулись и хозяинъ вышедъ спросить, кто это стучитъ?
Въ эту минуту одинъ изъ коней прізжихъ всадниковъ подошелъ приласкаться къ Россинанту; и какъ ни грустенъ былъ, повидимому. Россинантъ, стоя неподвижно, съ опущенными ушами, и поддерживая, вытянувшагося, во весь ростъ, господина своего, онъ все же былъ изъ мяса и крови, хотя и казалось, что изъ дерева, и не могъ не отвтить на ласки, такъ любовно подошедшаго къ нему коня. Но какъ только онъ двинулся съ мста, ноги Донъ-Кихота съхали съ сдла, и рыцарь повалился бы на землю, еслибъ не былъ привязанъ. Въ эту минуту онъ почувствовалъ такую страшную боль, какъ будто ему отрзывали или отрывали руку, и онъ повисъ на воздух, почти касаясь, на бду свою, травы; мы сказали на бду свою, потому что Донъ-Кихотъ увеличивалъ свои страданія, вытягиваясь изо всхъ силъ, чтобы стать на землю, бывшую у него почти подъ ногами. Такъ несчастные, терзаемые пыткой подъ блокомъ, сами увеличиваютъ свои мученія, обманываемые надеждой коснуться земли.
Глава XLIV
Услышавъ пронзительные крики Донъ-Кихота, испуганный хозяинъ, отворивъ ворота, вышелъ узнать, кто это такъ страшно кричитъ. Мариторна же, догадавшись въ чемъ дло, скрытно побжала на сновалъ, отвязала тамъ руку Донъ-Кихота, и рыцарь упалъ на землю въ глазахъ хозяина и путешественниковъ, подошедшихъ къ нему съ вопросомъ, что заставило его такъ страшно кричать? Ничего не отвчая на это, Донъ-Кихотъ снялъ съ руки недоуздокъ, вскочилъ на Россинанта, прикрылся щитомъ, укрпивъ въ рук копье, отъхалъ на нкоторое разстояніе, чтобы выиграть пространство, и возвратившись легкимъ галопомъ назадъ, сказалъ хозяину и всадникамъ: «кто скажетъ, что я былъ очарованъ, тому я, съ позволенія принцессы Миномиконъ, видаю перчатку и вызываю его на бой».
Услышавъ это, всадники пришли въ невыразимое изумленіе, но хозяинъ объяснилъ имъ въ чемъ дло, сказавши, это такой Донъ-Кихотъ, и что удивляться ему нечего, потому что онъ не въ своемъ ум.
Всадники спросили посл того хозяина: не остановился ли у него въ корчм юноша лтъ пятнадцати, или шестнадцати, одтый какъ погонщикъ, описавши при этомъ ростъ, лицо и другіе признаки юноши, влюбленнаго въ Дону-Клару. Хозяинъ отвтилъ, что корчма теперь биткомъ набита всякимъ народомъ, и онъ ршительно не обратилъ вниманія, есть ли здсь такой юноша, или нтъ. «Онъ здсь», воскликнулъ, въ эту минуту, одинъ изъ всадниковъ, замтивъ карету аудитора: «безъ всякаго сомннія здсь; вотъ та карета, за которой онъ, какъ говорятъ, идетъ слдомъ. Пускай же одинъ изъ насъ останется здсь», продолжалъ онъ, «а остальные отправятся искать его. Да одному не мшаетъ караулить и вокругъ корчмы, чтобы не позволить ему убжать черезъ заборъ».